В соответствии со своим учением русские славянофилы пытались установить тесные связи с южными славянами и в особенности с сербами. Иван Сергеевич Аксаков, редактор газет «Русская беседа», «День», «Москва» и «Русь», фактический руководитель Московского славянского комитета и организатор кампании в поддержку южных славян во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов, посетил Сербию в 1860 году. Он привез сербам послание от славянофилов, которое подписали также его брат Константин, А. С. Хомяков, М. П. Погодин, А. И. Кошелев, И. Д. Беляев, Н. А. Елагин, Ю. Ф. Самарин, П. А. Бессонов, П. И. Бартенев и Ф. В. Чижов1.
Текст послания стал известен в Сербии после Свято-Андреевской скупщины (11 декабря 1858 — 31 января 1859 года), на которой впервые заявила о себе группа сербских либералов, выступившая с идеей народного представительства как основы законодательной власти. Обращение славянофилов должно было предостеречь сербов, особенно получивших образование в странах Западной Европы (именно таковы были святоандреевские либералы), не спешить с принятием чуждых идей и ценностей, вместо того — держаться старых обычаев и институтов, в первую очередь общины, и сохранять единство в православной вере.
Идеи славянофилов находили отклик среди тех сербских либералов, кто принадлежал к национальным романтикам. Их связывало отношение к прошлому. Славянофилы идеализировали русскую историю до Петра Великого, сербские же либералы, например Владимир Йованович (1833—1922) — наследие средневекового сербского государства. Но несмотря на это, послание вызвало в Сербии неприятие, в основе которого лежало убеждение в том, что сербы — это современная нация, имеющая современное же государство, основанное на власти закона2.
Сдержанность по отношению к славянофилам, особенно к их идее о России, как центре объединения славян, проявляли и либерально настроенные сербы в Венгрии, что наглядно показало путешествие Ивана Аксакова 1860 года. Гость из России так и не добился встречи ни с одним из видных представителей венгерских сербов. Глубоко разочарованный, Аксаков высказал весьма резкие суждения об интересах России и целях ее политики на Балканах. О том имеется свидетельство известного сербского литератора Якова Игнятовича, который встречался с Аксаковым в Новом Саде, в редакции газеты «Сербский дневник». Тогда Игнятовичу было поручено опекать и сопровождать русского гостя. Четверть века спустя, писатель сообщил в своих мемуарах важные подробности о личности и взглядах одного из самых выдающихся русских славянофилов3.
Яков Игнятович был наиболее плодовитым сербским писателем XIX века. Наряду с повестями и романами он оставил несколько исторических, культурологических и литературоведческих работ. Игнятович родился в 1822 году в Сент-Андрее — «небольшом сербском оазисе среди стольких народностей», учился в Ваце, Острогоне, Будиме и Пеште. Во время революции 1848 года он был одним из зачинателей сербского движения в Пеште. О том времени он писал: «Все были воодушевлены, но из того, о чем говорили, ничего не получилось. Известные лозунги — свобода, равенство, братство — были больше фразами и не имели никакого определенного значения в практической жизни».
Зародилась национальная идея, но смысл ее был непонятен. Выступали за большое сербское государство — его, «опьяненный сербскими народными песнями и гением Милутиновича», желал и Игнятович. Появилось югославянство, которое его не слишком увлекло, как, впрочем, и всеславянство. «Какой смысл имеет всеславянство в Венгрии, и каким боком касается оно тамошних сербов?», — спрашивал он. В идее же сербской Воеводины Игнятович видел опасность столкновения сербов с мадьярами. Оказавшись на перепутье между желанием свободы Венгрии, которую он воспринимал как свою родину, и свободы Старой Сербии, откуда его предки переселились в Сент-Андрею, Игнятович, как позднее сам говорил, «потерял ориентацию». Он перебрался в Новый Сад и стал помощником нотариуса.
Здесь сторонники сербской Воеводины его арестовали, угрожая виселицей, а военный суд приговорил к изгнанию в монастырь Крушедол. Патриарх Раячич помиловал Игнятовича с условием, чтобы тот не покидал Сремских Карловцев. Изгнанник с горечью писал позднее: «Из тех людей, которые составляли что-то вроде штаба сербской молодежи, мало кто удостаивал меня словом или взглядом. Очевидно, что все меня избегали, шарахаясь, как от прокаженного. Они полагали меня заблудшей овцой, но никогда не сочли нужным подойти и разобраться в причинах моих заблуждений, уточнить мою позицию, в конце концов — просто пожалеть молодого человека, который не по своей вине оказался на распутье. Человеческого участия и гражданского мужества для этого у них не нашлось…»
В конце концов Игнятович снова оказался на распутье, на сей раз как редактор «Вестника», главной воеводинской газеты. Выход из положения он нашел в резких выпадах против Вены — общего неприятеля сербов и мадьяр. Однако по причине столь жесткой позиции в декабре 1848 года он был смещен с должности и вскоре перебрался в Белград, где стал одним из редакторов официальных «Сербских новостей». Встреча с Белградом, «первое прикосновение к стране сердца», растрогала писателя. Эмоции не помешали ему заметить, что сербская интеллигенция «загнана в бюрократию и профессуру», а «из тех бюрократов и профессоров мало кто работает по-настоящему», что полиция слишком строга, что сербы не ценят своих выдающихся соплеменников, наконец, что Белград, «хоть и располагался на границе с Австрией, имел совершенно восточный характер».
В «Сербских новостях» Игнятович критиковал Австрию, Воеводину, а также Раячича — за его связи с Веной и самовольство в управлении провинцией. В 1850-м по требованию патриарха писатель был вынужден прекратить сотрудничество в газете и покинуть Белград. Любопытно, что в конце 1850-х годов он служил у Раячича секретарем. После австро-венгерского соглашения 1867 года Игнятович разошелся во взглядах со Светозаром Милетичем, лидером Сербской народной партии, на почве отношения к венгерскому правительству и государству. В 1879-м при финансовой поддержке венгерских властей он начал издавать в Новом Саде «Воскресную газету», после чего разошелся во взглядах с большинством сербов. Игнятовича провозгласили венгерским наемником и предателем нации. Умер он в 1889 году в Новом Саде.
Мемуары занимают особое место в творческом наследии писателя. «Я знаю, — писал Игнятович, — что миру очень трудно говорить правду, и что лучше и выгоднее идти за общественным мнением. Но… я останусь при том, что все, что знаю, я обязан записать». Такой подход делает его мемуары уникальным историческим источником. Тем интереснее описание его встречи с Аксаковым в 1860 году.
Иван Сергеевич намеревался встретиться с наиболее влиятельными представителями венгерских сербов — патриархом Иосипом Раячичем (1785—1861), поэтом и церковным оратором, архимандритом монастыря Крушедол Никанором Груичем (1810—1887), писателем и политиком, адвокатом Йованом Суботичем (1817—1896). Раячича, по словам Игнятовича, тогда не было в Карловцах, а двое других попросту уклонились от свидания с известным русским славянофилом. Суботич не явился на уже договоренную встречу, «намеренно, — как оценил Аксаков, — не желая видеть русского». Груича же не смогли найти в монастыре Крушедол: Аксаков с Игнятовичем сами отправились туда, дабы дождаться архимандрита, но никто не мог сообщить им точно, когда владыка вернется. И в соседнем монастыре Хопово, куда они затем заехали, им ничего определенного не сказали, а местного архимандрита Илича на месте не оказалось.
Такое намеренное игнорирование вызвало открытое недовольство гостя. «Аксаков, — писал Игнятович, — недоволен, ибо он не нашел ни патриарха, ни архимандрита. И это никак не идет ему в голову». В Крушедоле он оставил свою визитную карточку, на которой начертал по-сербски: «Жалко русскому Аксакову, что серб Груич его так и не принял». А по дороге в Хопово он «был невесел и взволнован».
Игнятович пытался успокоить Аксакова формальными отговорками. Суботича оправдывал занятостью адвокатскими делами, поступок Груича объяснял осторожностью владыки по отношению к венским властям, у которых тот находился на хорошем счету: «кто знает, как бы в Вене посмотрели на то, что его посещают видные русские, и не могло бы это повредить ему».
Игнятович считал, что Австрия больше не может рассчитывать на симпатии ни в одном из слоев русского общества. В таких условиях Габсбурги вынуждены искать опору в народах собственной империи, предоставляя им «привилегии… в интересах самосохранения» и приспосабливаясь к требованиям Венгрии, где «само понятие «Россия» вызывало антипатию». Потому-то «нет ничего удивительного, что кто-то, оказавшись в деликатном положении, стал побаиваться русских…»
На фоне полного краха своей миссии Аксаков признался, что он «обманулся в сербах», которые не являются «настоящими славянами». А ведь раньше, в разговорах, которые Аксаков с Игнятовичем вели во время путешествия по Венгрии, русский гость постоянно подчеркивал, что «сербы, где бы они не жили, могут надеяться единственно на Россию». Игнятович из уважения не противоречил. Но затем высказался открыто: «забота русских о сербах в Венгрии была бы фатальной». После чего поинтересовался, что в России думают о сербах. Аксаков заявил в ответ, что целью России является выход на Дунай, с тем чтобы балканских и придунайских славян «заключить в свои объятия и прижать к сердцу, и таким образом слить с великим славянством, какое и представляют русские». Естественный ход истории и традиции, говорил Иван Сергеевич, требуют, чтобы и Константинополь «оказался в руках православия и славянства, то есть в тех же объятих России».
Игнятович с идеями Аксакова не согласился. В жестких объятиях России, отвечал он, у маленькой Сербии могут «сломаться ребра», поэтому «пусть Россия оставит Сербию, чтобы она, на основе своего права, сама росла и укреплялась; и это была бы самая благородная миссия России». Завладев Константинополем, подчеркнул сербский писатель, Россия превратилась бы в акулу, которая проглотила бы все балканские и придунайские народы. Поэтому «Сербия должна обороняться и против самой России в союзе с кем бы то ни было…» Слушая Игнятовича, Аксаков еще раз заключил, что «сербы — это не славяне, раз они думают так».
Несмотря на все разногласия, Игнятович видел в своем собеседнике талантливого и образованного человека, а также большого патриота. Аксаков говорил по-французски совершенно, по-сербски же, «может быть лучше писал, чем говорил», немецкий язык знал слабее и «говорил на нем с необычным акцентом, используя галлицизмы и русизмы». В разговоре Аксаков был откровенен — «без лоска французского этикета» и даже когда их мнения диаметрально расходились, «уважал искренность и убеждение».
За славянофильской риторикой, по словам Игнятовича, всегда виделся «русский человек с головы до пят». Всякое слово Аксакова «было направлено в пользу России, даже если несло славянофильский налет». В глазах сербского писателя Аксаков был прежде всего представителем крупнейшей славянской державы с ее претензиями на Босфор и Дарданеллы: «При расставании он так стиснул мою ладонь своей сильной рукой, что я ощутил боль. Может, тем самым он хотел показать мне, сколь сильна русская рука для тех, кто взялся бы ей противодействовать…»
Стоит заметить, что позиция, которую занимал видный серб из Венгрии Яков Игнятович в разговорах с Аксаковым, ничем не отличалась от мнения Джуры Даничича, Живоина Жуёвича и многих других известных сербских деятелей из Княжества. Послание русских славянофилов они дружно отвергли, ведь сербский народ уже являл собой особый национальный организм и имел собственное государство, чтобы легко согласиться на растворение в славянстве. Но это вовсе не означало, что влияние славянофилов в Сербии окончательно прекратилось. О том, что оно продолжалось и далее, свидетельствует хотя бы деятельность Николы Пашича в начале 1880-х годов4.
Перевод Андрея Шемякина
Примечания
1. Србљима послание из Москве. Lajpcig. 1860.
2. См.: Perovic L. Srpski socijalisti XIX veka. Knj.1. Beograd. 1985.
3. Игњатовић Ј. Састанак са Иваном С.Аксаковом године 1860. в: Рапсодије из прошлости српског живота. Мемоари//Игњатовић Ј. Одабрана дела. Књ.VIII. Нови Сад, 1953. С. 437—440. Далее ссылки в тексте по этому изданию.
4. См.: Пашић Н. П. Писма, чланци и говори (1872—1891). Приредили Л.Перовић и А. Шемјакин. Београд. 1995.