Москва выступала резко против начала военной кампании НАТО в Югославии. Ярким свидетельством такой позиции стал поступок тогдашнего российского премьера Евгения Примакова. 24 марта 1999 года он отправился с визитом в США. Но, узнав о начале бомбардировок, приказал развернуть самолет над Атлантикой и вернуться в Москву. В интервью телеканалу «Вести» Евгений Примаков подробно рассказал, как это было.
— Евгений Максимович здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Евгений Максимович, год назад, когда Россия отстаивала целостность Сербии, мы употребляли такие термины, как «ящик Пандоры», «эффект домино». На ваш взгляд, на сегодняшний день существует еще опасность всех этих последствий, которая может иметь независимость Косова, объявленная в одностороннем порядке?
— Я думаю, что мы сегодня твердо можем сказать, что заняли правильную позицию, когда выступили против одностороннего признания независимости Косова. И все события, последовавшие затем, подтвердили, что мы были правы в своих предостережениях о возможности развития негативных последствий от этого акта. К сожалению, это все оправдалось. Что касается десятой годовщины со дня бомбардировок, я в это время был председателем правительства и непосредственно участвовал в событиях. Мы попытались предотвратить такое развитие событий. И делали все возможное для этого. Я вот помню, 16 марта я беседовал сначала с министром иностранных дел Италии Дини по телефону. Я был с ним в дружеских отношениях. И он мне сказал, что Соединенные Штаты хотят наказать Югославию, что нужно обязательно добиться согласия Югославии на политическое решение, которое в то время обсуждалось.
— То есть, такая позиция присутствовала в Европе?
— Да. Но, видите ли, это сделать России не удалось, хотя мы просили об этом Милошевича. И более того, я даже готов был вылететь туда к Милошевичу, по согласованию, естественно, с президентом Ельциным, но Милошевич сказал, что, к сожалению, вчера уже принято решение югославского парламента об отрицательном отношении к резолюции, предложенной в Рамбуйе.
— Что огласила эта резолюция?
— Главной квинтэссенцией, если хотите, этой резолюции было нахождение там смешанного гражданско-военного персонала в Косове. Но Милошевич отказался вывести свои войска из Косова. А в это время как раз совпало, я должен был лететь в Соединенные Штаты.
— Этот исторический жест вспоминают до сих пор, ваш разворот над Атлантикой.
— Ну, это не героизм. Я считаю, что нормальное поведение.
— Эмоции были, Евгений Максимович?
— Еще раз хочу подтвердить, это никакой не героизм, это совершенно нормальное поведение человека, который горд за свою страну, который считает, что ему не надо поощрять агрессию своим присутствием в это время и своим визитом. Я выполнил просто ту функцию, которую должен был выполнить любой премьер-министр , нормальный премьер-министр Российской Федерации. Было дело все так: сначала мне позвонил Гор, а я должен был прилететь на переговоры с Гором по поводу экономических вопросов. Помните, тогда была такая комиссия Гор — Черномырдин, а потом Гор – Примаков, поскольку я стал председателем правительства? И мы очень готовились к этой поездке. Кстати говоря, со мной летела большая группа бизнесменов, в том числе и Алекперов, и Ходорковский.
— И все не долетели?
— Да. Большая группа летела и губернаторов, и Россель летел, и Яковлев летел – ленинградский губернатор, и другие. И вот Гор сначала мне позвонил и сказал о том, что они надеются на последний шаг, что Холбрук договорится, дескать, с Милошевичем. И тогда они не будут применять силу.
— Но вы же сказали, что Милошевич еще раньше отказался, еще 16-го числа. У вас надежда оставалась?
— Да. Потом туда Холбрук полетел, чтобы просто склонить Милошевича к каким-то позитивным, с их точки зрения, шагам. Но, я вам скажу, что после этого позвонил Ферт. Он помощник Гора. И он разговаривал с Косачевым. Косачев был тогда помощником председателя правительства. Он Косачеву тогда сказал, что Соединенные Штаты заинтересованы в визите Примакова, но Примаков должен знать, что у них — последний шанс (я просто пересказываю, это, может быть, не совсем точно, но смысл был такой), которым они хотят воспользоваться и решить вопрос через Холбрука. Если нет, то США будут в очень тяжелом положении. И может речь идти о применении силы. Я тогда ему ответил, что если будет применена сила, я, конечно, прерву свой визит. Это было накануне полета. Потом был полет, во время которого подтвердилось, что они намерены применить силу. Это подтвердил Гор во время разговора со мной. Разговор состоялся с борта самолета уже. Я был в 2, 5 часах от территории Соединенных Штатов. Я пригласил к себе командира корабля, командира самолета и сказал ему, что, в общем-то, нужно разворачиваться.
— Долго над этим думали?
— Я советовался со всеми, кстати говоря. Ну как советовался — я сказал, что принял решение, они согласились с этим делом, не было возражающих. А потом после этого я позвонил президенту Ельцину. Сказал, что я принял такое решение. Он спросил, хватит ли горючего, чтобы долететь до Москвы. Я сказал: «С посадкой в Шенноне, до встречи». Вот разговор, который был с Ельциным.
— Евгений Максимович, когда вы летели в Вашингтон, что вы собирались им сказать? Еще тянуть время?
— Если бы они не приняли решение о бомбардировке, то, естественно, тогда б я сказал то, что я сказал Гору по телефону с борта самолета. Я сказал, что это историческая ошибка. Вы будете очень сожалеть об этом. Вы не можете действовать так, в обход Организации Объединенных Наций. Он мне ответил, что это вынужденное решение, привел некоторые аргументы в пользу этого, но, с моей точки зрения, аргументы не действующие совершенно. И действительно, не отражающие действительность. Потом он попросил меня подписать меморандум вместе с ним, что откладывается визит. Я сказал, нет, я этого делать не буду. Просто если вы хотите, объявите, что я прервал полет именно потому, что вы приняли решение о бомбардировке Югославии.
— Евгений Максимович, как на ваш взгляд, сегодня этой войны можно было избежать?
— Вы знаете, даже не только нужно было избежать, не только можно, но нужно было избежать этих бомбардировок. Если ретроспективно посмотреть в стратегическом плане, то мне кажется, что эти бомбардировки проложили путь и к американским последующим действиям в Ираке. Опять в обход Организации Объединенных Наций. Так что, все взаимосвязано. Если бы удалось избежать этого дела, то может быть, мир был бы другим. Может быть, события развивались бы по другому сценарию. Но дело еще вот в чем. Когда уже были бомбардировки, то опять же — Россия делала все, чтобы прекратить эти бомбардировки. Мне позвонил тогда Жак Ширак , президент Франции. И мне говорит, что просит меня полететь к Милошевичу и договориться с ним, чтобы он сделал хоть какой-то шаг навстречу. Он рассказал, что разговаривал с президентом Соединенных Штатов, и они пришли к выводу, что если какой-то шаг навстречу Милошевичем будет сделан, то бомбардировки прекратятся. Я его спросил: «Скажите, господин президент, считаете ли вы достаточным шагом созыв контактной группы?» Он говорит: «Да». Мы полетели к Милошевичу во время бомбардировок. Правда, на тот момент, когда мы прилетели туда, бомбардировки на несколько часов прекратились. Со мной были министр обороны, министр иностранных дел, руководитель Службы внешней разведки и руководитель нашей военной разведки ГРУ, все летели со мной туда. И у меня был очень жесткий разговор с Милошевичем. Длительный разговор, и он пошел на очень многие уступки. Он решил, что может гарантировать возвращение албанских беженцев в Косово. Он сказал, что хочет начать переговоры, которые он будет вести с Руговой, албанским лидером. Но единственное, что он отказался сделать, это вывести спецназ. Потому что, он сказал, что если выведет спецназ, начнется геноцид сербов, а на это он не может пойти. Мы прилетели к Шредеру после этого. Кстати, как только мы поднялись с аэродрома, сразу начали бомбить этот аэродром. Мы прилетели к Шредеру в Бонн, Шредер тогда был председателем Европейского союза. И Шредер сказал, даже не выслушав до конца всю аргументацию (он еще не знал о позиции Милошевича, но все было запрограммировано по линии НАТО), что этого недостаточно, бомбардировки будут продолжены.
— А какая цель была у этой программы? Разбомбить все до основания?
— Не до основания разбомбить, а наказать, понимаете? Вот против этого очень многие выступали. Тот же Коль. Мне довелось сопровождать потом уже впоследствии президента России, когда мы были в Германии, Коль тогда сказал: «Если я бы в тот момент был федеральным канцлером, я бы не допустил бомбардировок». Но «если бы» — это выражение в международной жизни, в политике очень резиновая, каучуковая фраза.
— Евгений Максимович, вы выступали последовательным защитником Слободана Милошевича уже во время суда над ним?
— Да, я выступал свидетелем Милошевича, он назвал меня. И, собственно говоря, я говорил на суде то, в чем был абсолютно уверен. Милошевич в Женеве, например, обвинялся в том, что он выступал против Женевского плана урегулирования тогда в Боснии и Герцеговине. Я говорил, в основном, про Боснию и Герцеговину и потом про Косово. Я выступал и показывал, что Милошевич здесь не может быть обвинен во всех смертных грехах. У него были свои ошибки, безусловно. Да у всех политических деятелей есть ошибки. Я не знаю ни одного, который безошибочно руководит страной.
— Было очень много жестких и двусмысленных замечаний по поводу того, как проходил суд на Слободаном Милошевичем.
— Вообще можно спорить, имеет ли Гаагский трибунал право на существование или не имеет. Это тоже вопрос. Даже с чисто гуманной точки зрения. Когда Милошевич был болен, он обратился к нам. Мы сказали, что готовы его принять для лечения. Суд, трибунал попросил тогда, чуть ли не потребовал, чтобы были гарантии от нашего руководства, что он вернется обратно. Эти гарантии мы дали, его все равно не отпустили.
— Почему, как вы думаете?
— Я думаю, он им был не нужен. Он им был не нужен, они хотели, чтобы он кончил свою жизнь в заточении.
— Не дождавшись приговора. Евгений Максимович, как вы сегодня оцениваете состояние территории бывшей Югославии, состояние разных государств? Вот вы вспомнили Боснию Герцеговину, ее сейчас, в частности, называют мертворожденным состоянием, объединением.
— Я боюсь быть пророком, но мне кажется, что там далеко не окончательно создана структура, которую в Дейтоне создали. В Дейтоне ведь создали двуединое государство, если можно так выразиться. С одной стороны, Федерация мусульманско-хорватская и республика Сербская. Но республика Сербская тяготеет к Сербии. Хорваты тяготеют к Хорватии. В общем-то, центрального руководства там особенно никакого реального, так сказать, действующего нет. И я думаю, что это может все расшататься, особенно после Косова.
— А перспективы Косова как вы оцениваете?
— Когда Косово объявило независимость, я, кстати говоря, не ожидал, что сразу ее признают Македония и Черногория, тем более, понимаете, в числе других государств.
— А почему это произошло, на ваш взгляд?
— Все хотят попасть в Европейский союз, все хотят, мечтают быть частью Европы, но это ложное какое-то представление. В конце концов, я думаю, что дело может кончиться тем, что теперь в нынешних условиях, может быть, северная часть Косова с сербским населением будет присоединена к Сербии, может быть, до этого дело когда-нибудь дойдет. Ведь Метохию, если говорить о Косове и Метохии, сербы считают центром своей культуры, центром своей истории и так далее. Ее очень трудно отделить от Сербии, отнять.
— И вы предвидите обострения очередные?
— Обострение, может быть, не сиюминутное, но вообще я предвижу, что стабилизация будет очень затруднена. Ведь, может быть, обострения не будет сразу же, но стабилизация ситуации будет очень затруднена. Будет все время плавающая такая стабильность.
— Которая будет требовать новых финансовых влияний и поддержки извне?
— Ну, финансовых влияний, присутствия каких-то сил, наблюдателей и так далее. Но это не будет сцементировано в настоящую стабилизацию. Этого я не предвижу.
Источник: газета "Известия"