То, что моя семья, друзья и многие невинные люди перенесли в то время, когда я скрывался, точно как во времена Гестапо, - такими словами начинает эксклюзивное интервью для «Новостей» первый президент Республики Сербской Радован Караджич, многие годы являвшийся одним из самых разыскиваемых гаагских беглецов. После полутора лет, проведенных в тюрьме в Шевенингене, в паузе в ходе подготовки к «процессу века» он нашел время, чтобы впервые за 13 лет дать интервью для сербской прессы.
* Как вы переносили обвинения в том, что сербы были заложниками вашего укрывания?
- Очень тяжело. Речь не только о семье, но и о других совершенно невиновных людях, друзьях и даже незнакомых, неправедно обвиненных в помощи мне. Наш приходской священник Еремия Старовлах и его сын Александр еле выжили, многие пострадали экономически, психически, семейно. Этим людям и моей семье мои преследователи и я во многом должны, так как эти страдания незаслуженны и невозможны в цивилизованном мире. Брат Бен Ладена торгует с Западом и это может быть и нормально, дети военных лидеров других сторон в нашем столкновении занимаются политикой и крупным бизнесом, а моя семья прошла через ад. Может прийти время, когда мы все извинимся перед Сталиным – у него хотя бы не было потребности в лицемерии
*То, как Вы скрывались, и сегодня вызывает значительный интерес. Почему Вы выбрали подобный способ?
- Я долго держался вдалеке от городов, от семьи и друзей. Одно время, пока законы позволяли, со значительной охраной. Затем я вынужден был остаться один, а для рутинных проверок и установления личности необходимы бумаги, так и дошло до нового имени.
*Идея стать доктором Драганом Дабичем Ваша?
- Мое имя в славянской мифологии эпиклеза, призвание бога Дабога, хромого Дабы, так что я шутки ради выбрал себе такую фамилию. Рабочую версию комедии „Sitovacija“ я подписал как Даба Шон, а это имя скрывает возможность чтения «Да, баш он» - «да, именно он»… Как говорится «безработный поп ягнят крестит».
*Хотя доктор Дабич и был явлением, которое привлекает внимание, никто не смог Вас узнать. Как Вам удалось так долго скрываться? В чем была секрет?
- У меня в Сербии ни разу не проверяли личность. Я был примерным гражданином, не переходил улицу на красный свет, избегал событий, о которых человек вынужден будет свидетельствовать и никому не был интересен. Я должен был зарабатывать на жизнь, так что новая личность была необходима.
*Конец наступил в конце июля прошлого года, когда Вас арестовали. Вокруг этого было много противоречий, какая версия правильная?
- Об этом я знаю не много, кроме того, что почувствовал «их» в начале июня, но я думал, что преувеличиваю. Когда они убедились в том, кто я, то долго не ждали.
*Вы обвинили американского дипломата Ричарда Холбрука в том, что от имени США он дал вам амнистию от Гаагского трибунала в обмен на Ваш уход из политики, но не выполнил своего обещания. Нашли ли, наконец, доказательства этого соглашения?
- Ни у кого, кто занимался эти вопросом, больше нет сомнений в том, что соглашение заключалось. Когда это стало бесспорным, был поднят вопрос о том, имел ли посол Холбрук полномочия на заключение соглашения, а когда мы доказали, что он действовал в соответствии с полномочиями предоставленными международным сообществом, причем реальными а не фиктивными, в близком сотрудничестве с Советом Безопасности ООН, тогда причиной отказа стало отсутствие резолюции СБ ООН по этому вопросу. Ну не мог же я инициировать резолюцию. Это часть работы Холбрука, хотя и не понятно, зачем была нужна резолюция.
*Как выглядели Ваши переговоры с Холбруком? Вы действительно ему верили?
- Он очень серьезно думал обо всем, что делал с нами, разговаривал с полнейшим уважением, это видно из некоторых дневниковых записей о наших встречах. Не понимаю, почему его выступления были другими, но нам он сказал, что риторика некоторое время будет оставаться острой. Я уверен, что если бы он мог, то исполнил бы свои обязательства, но он это не признает и это некрасиво. Он, прежде всего, был прагматичен, упорен, склонен к принуждению, но понимал саму природу конфликта. Полностью понимал, что мы не «военные преступники» иначе и не вел бы с нами переговоры.
*Участвовали ли Вы в создании Дейтонского соглашения.
- Мы с Холбруком после длительной работы и в полном взаимопонимании установили фундамент «Дейтона» из первых шести принципов, которые позднее на этой американской базе были значительно изменены. Некоторые данные, которые Холбрук сообщил мусульманской стороне до сих пор являются источником бедствий и так и будет до тех пор, пока не станет ясно, что ничего нельзя менять без консенсуса. Пусть кто-то попробует отменить или ограничить Фландрию, Каталонию, Северную Ирландию или какой-нибудь кантон в Швейцарии!
*Как бошняки согласились на договор?
- Перед «Дейтоном», когда было решено заключить мир, Холбрук заявил бошняцкому лидеру Алие Изетбеговичу, чтобы он выбрал, что он хочет: 30% власти над всей Боснией или 100% власти над 30% Боснии. 100% власти над 100% Боснии получить невозможно! Таким образом, он открыл для него перспективу глубоко раздела, что Изетбегович и хотел с самого начала. Это ему повторил и посол Карл Бильт. Но некие силы, некие тайные группы подталкивали Изетбеговича требовать невозможного, неприемлемого для христианского большинства, которое составляют сербы и хорваты… А это и есть сущность нашей трагедии, как тогда, так и сейчас.
*Какие варианты существовали для БиГ, можно ли было избежать войны?
- Для нас наилучшим вариантом было сохранение Югославии, какой бы она ни была, такой была и позиция СДА до конца января 1991 года. Потом что-то произошло с Изетбеговичем, на него было оказано какое-то давление и СДА двинулась неудержимо и насильственно к независимости. До этого у нас не было никаких планов, которые не приняли бы другие: новая организация объединения общин по экономическим причинам, это было все, что мы хотели, что мы декларировали до выборов, и СДА этому не противилась. Но когда СДА двинулась к уничтожению союзного государства с целью подчинения сербов во внутренней БиГ мы выбрали свой легитимный путь: предприняли ряд мер по обеспечению выживания через обеспечение конституционности и суверенитета там, где мы были суверенным большинством.
*Как бошняки смотрели на такое развитие ситуации?
- Эту идею суверенитета большинства Изетбегович дал нам еще до выборов. На одном большом митинге в Зенице Изетбегович заявил: «Если Хорватия остается в Югославии, то и мы остаемся в Югославии. Если Хорватия выходит из Югославии, то и мы выходим из Югославии. Если из Югославии не может выйти вся Босния, то могут те ее части, которые мы успешно контролируем». Когда начался кризис, я спросил его, что это значило. Он ответил, - не время говорить об этом, но, через несколько дней неожиданно, на двусторонних переговорах сербов и мусульман из СДА предложил раздел Боснии. Существуют аутентичные доказательства этого и у меня и в Прокуратуре и у покойного основателя СДА Адила Зульфикарпашича, который в книге от 1991 года пишет, что Изетбегович его дважды напугал, предлагая «Сербы возьмут свое, хорваты свое, а мы мусульмане свое».
*Почему провалился план Кутильеро и Историческое соглашение сербов и мусульман?
- Изетбегович в начале принял спасительное решение, как формулу 4+2 (4 в федерации, два в конфедерации) и историческое сербско-мусульманское соглашение, которое летом 1991 года заключили Зульфикарпашич и Филипович. Решением было, что мусульманам лучше оставаться в Югославии, какой бы она ни была. Абдич никогда не был против сохранения Югославии, он был исключительно за сохранение мира. Совместные митинги СДС и МБО с воодушевлением поддерживали и сербы и мусульмане, перед войной план Кутильеро Изетбегович поддержал первым, а в 1993 году Краишник даже подписал декларацию о том, что после того, как мусульмане получат 30% территории, сербы могут отделяться и присоединяться к кому хотят. Со мной он очень хорошо сотрудничал в подготовке карт, делая конструктивные предложения чтобы «как можно меньше нас осталось у вас и как можно меньше вас у нас», то есть, чтобы эти карты были максимально справедливы, без оглядки на общинные границы. Я верил, что у него есть реальное желание добиться своей цели, которую приняли бы и сербы и хорваты. Если бы он выдержал оказываемое на него давление, то стал бы героем и для сербов и для хорватов и для мусульман.
*Почем он так быстро менял свои мнения и позиции? Из-за давления Запада или исламских стран?
- Во всех этих случаях какая-то темная сила заставляла его за несколько часов отказаться и испортить дело. Те, кто был вокруг него, лучше знают, кто был этой таинственной силой. Однажды, после возвращения из Германии, он сказал профессору Колевичу и мне (возможно с нами были Момчило Краишник или Биляна Плавшич), что он получил предложение, от которого не может отказаться и должен идти к независимости. Это может звучать как реабилитация Изетбеговича, но это больше не политика, а истина это истина и все мы перед ней в долгу.
*Как идет подготовка к процессу и на чем будет основываться ваша защита?
- Моя защита основывается на истине, на предоставлении наибольшего возможного объема истины. Я понимаю, что «обычное право» в меньшей степени обращено к установлению истины, а больше на борьбу аргументов обвинения и защиты, что по моему мнению своеобразный «ларпурлартизм» (искусство ради искусства). Вероятно наше непонимание различия между системами правосудия - причина многих проблем обвиняемых. Например, в нашей системе существует судебное следствие, которое беспристрастно собирает все факты до выдвижения обвинения. В западной системе существует прокурорское расследование и защита тоже должна выполнить свою часть расследования, а кто этого не знает и не сделает, окажется в затруднении при предоставлении своего дела. Судебное вече измеряет то, что предоставят обе стороны. А истина, как увидит весь мир, диаметрально противоположна той картине, которая была создана. И потому этот процесс – часть Божьей правды и он осветит и разъяснит весь этот кризис и потому он не может быть проведен кое-как.
*Как вы проводите дни в гаагской тюрьме?
- Среди персонала я не встретил нервозных или нетерпимых людей. Спокойные, довольные и цивилизованные люди. Есть возможности для занятий спортом и я этим занимался до тех пор, пока не повредил связки, да и работа не оставляла мне свободного времени. Есть достаточно времени для прогулок, для занятий искусством, но когда вы защищаете себя самостоятельно, то должны отказаться от всего этого. Так что время проходит в работе.
*Как, по Вашему мнению, можно было избежать войны?
- Если бы мусульман возглавлял кто-то другой, например Адил Зульфикарпашич, Фикрет Абдич или Диздаревичи, да даже Алия Изетбегович без давления «младомусульманской группы заговорщиков», как их называл Зульфикарпашич, верю, что все Балканы сегодня выглядели бы иначе и были бы далеки от этой беды. Конечно, если бы это допустил последний американский посол в СФРЮ Ворен Цимерман и те силы, которым была нужна эта война.
*Бошняцкий лидер Харрис Силайджич еще в политике и складывается впечатление, что он хочет мирным путем получить все то, что не смог войной?
- Харрис Силайджич не борется за мусульманскую бедноту, так как не она составила бы 100% власти, а он и его сотоварищи, группа, которая даже при 15 миллиардах долларов помощи довела Федерацию до экономической нищеты. Они борются за установление «турецкой бедности», а чтобы он был там визирем.
*Как Вам удалось началось совершенно новую жизнь, без семьи друзей
- Произошло так, что я с полного нуля, без личной истории, как новая личность нашел несколько сотен хороших друзей. Это в Белграде, несмотря на все его бедствия, все еще возможно и это мне напоминает Белград до 1978, до того как стали заметны эффекты Конституции 1974. А это был Белград, город, не имеющий себе равных в мире! Было бы прекрасно, если белградцы снова найдут мир в душе и не позволят вражде и ненависти перейти из политики в их жизнь. Семья и дружба, - вот истинный путь!
Душан Стоякович
(перевод Дмитрий Неклюдов)
