Вечером 24-го марта 1999 года ко мне заглянул сосед по общежитию и сказал: «А ты знаешь, что американцы бомбят Югославию?». К тому времени я уже несколько недель жил в великопостном информационном вакууме, и про новый этап кризиса не слышал. Бросившись к запыленному приемнику, я узнал и о развороте Примакова, и о первой волне ударов. До глубокой ночи большинство радиостанций почти без перерыва вели хронику событий; сказали и о намеченном назавтра митинге возле американского посольства. Где находится эта цитадель демократии, я узнал из справочника, и к десяти утра был на месте.
Несколько десятков человек, почти исключительно мужчины, стояли с флагами, плакатами и просто - руки в карманах. Время от времени маленький человечек с мегафоном начинал скандировать, и все подхватывали: «Сербия, мы с тобой!», «Позор!», «Руки прочь!» и тому подобное. Дюжина милиционеров жалась в стороне и кивала нам одобрительно.
Не могу припомнить, кто и с какими словами запустил в окно первый булыжник. По стеклу поползла трещина. Здание молчало, милиция тоже. И началось. С криками «Ура!», «За Сербию!» и прочая. Практика забрасывать посольства уже имелась: этим занимались активисты ЛДПР и лимоновцы, практикуясь в основном на представительствах балтийских республик.
Новым было то, что осада американского посольства оказалась не «акцией». Она не имела сценария и руководителей. Надо сказать, что отсутствие вождя (старик с мегафоном стал запевалой явно лишь благодаря принесенному устройству) лишало происходящее динамизма, а участников – стимула к активным действиям: работала схема «пришли – постояли – покричали – ушли». Зато каждый пришедший сделал это по велению сердца, и сердце каждого радовалось, обнаружив столько единомышленников. Уверенность, что вместе с нами весь народ, подкреплялась непрерывным воем клаксонов: каждый водитель, проезжая по Садовому кольцу, выражал солидарность. Из проходящих троллейбусов махали руками.
Поскольку единого плана действий не было, каждый вел себя по-своему: одни кричали речевки, другие слушали музыку (подошли несколько сербов, запустили национальные песни и устроили даже танцы) , третьи молились, четвертые грозили кулаками… Объединяло нас одно: чувство своей правоты. Мы свидетельствовали об истине, которая сильнее царей, и даже президента США.
…А тем временем на нижних этажах целых стекол уже не осталось. С внутренней стороны к окнам подползли (людей не было видно) картонные щиты. Не удивлюсь, если в ожидании штурма их подпирали столами и шкафами. Между окнами вливались друг в друга разноцветные языки краски. Долго и безуспешно пытались вывести из строя камеру над дверью, которая бесстрастно поворачивалась из стороны в сторону, рассматривая демонстрантов. В толпе говорили, будто все зафиксированные лица сканируют, заносят в компьютер и их обладатели никогда не получат американской визы. Вряд ли это правда; впрочем, я и не пытался. Наконец, метко брошенная тряпка накрыла камеру целиком. «Тихий час!» - радостно закричали люди.
Толпа постепенно увеличивалась, но когда я уходил (было около трех часов дня), подходы к зданию были уже заблокированы, а в боковых улочках стояли автобусы с ОМОНом. Как рассказал один из участников тех событий Кирилл Б., в эти автобусы также сгоняли первых арестованных. В целом же милиция была настроена вполне благодушно: по молчаливому соглашению, перелезать невысокий заборчик и штурмовать территорию собственно посольства мы не пытались, но стоя вовне, могли делать что угодно.
В той первой волне демонстрантов были самые разные люди: студенты, пенсионеры, рабочие, мелкие предприниматели. Я беседовал с группой баркашовцев, у которых был к американцам счет еще с 1993 года: из-за стен посольства стреляли по разбегавшимся парням – защитникам Белого дома. Люди спрашивали, как отправить в Югославию медикаменты, как поехать добровольцем. Увы, задолго до 1999 года я твердо понял, что добровольцы могут оказать лишь символическую поддержку братьям. У сербов было достаточно пехотинцев и артиллеристов, но катастрофически не хватало истребителей, ПВО и мощных ракетных установок. С-400 могли быть отправлены в Югославию лишь с личной санкции Ельцина. Сейчас понятно, что надеяться на это было по меньшей мере наивно. Однако тогда казалось, что единство народа, достигнутое, наверное, впервые после Великой Отечественной, снова сотворит чудо. Не случилось. Очевидно, для победы в политических играх недостаточно воли и единства; нужен также расчет и руководитель. Вместо того, чтобы растрачивать силы, проклиная американцев, следовало взять за глотку Кремль.
Легко и приятно указать, что наш протест не помог, да и не мог помочь униженному сербскому народу. Однако был ли он напрасен? Убежден, что нет. Мы вновь подтвердили, что сербы – наши братья; их беда – наша беда, их война – наша война. Замечательно и единство отношения к врагу. Бутылки и камни, летевшие в окна американского посольства были, в первую очередь, знаком презрения. Такое же презрение породило в Югославии кепки в виде подбитого «Стеллса» и облетевший весь мир символ: мишень с надписью NATO TARGET.
…Мы не могли победить в той войне. Ни стойкость, ни отвага, ни готовность к жертвам не в силах превозмочь ракетные удары, как безнадежен поединок боксера с танком. Но мы знаем, кто наш враг. Мы не смирились с поражением. У нас есть самый верный союзник: правда. Будущее в тумане, но мы верим – нет, просто знаем: враг будет разбит. Разбитые окна посольства – залог руин Белого дома.