Я - бывший доброволец, участник войны на Балканах. Приехал сюда в Югославию в начале 1992 г. Приехал работать по приглашению одной строительной фирмы. В бригаде нас было пять человек. Поработали месяц, а тут началась война, она фактически уже шла там, в Хорватии, а полыхнула и здесь вот, в Боснии и Герцеговине. Решение пришло как-то сразу, мы определились добровольцами и были направлены на территорию Герцеговины в район города Требинье. Такой небольшой городок, очень красивый. В районе Требинья мы прошли курс военной подготовки, экипированы в военную форму и, получив оружие, были направлены на линию фронта, в район Дубровника. Из нас была создана разведывательная группа, которая занималась такими заданиями: часто были в тылу противника, ставили засады, следили за продвижением противника, уходили в тыл врага, уничтожали усташей.
Кто такие усташи? Усташи – это если хотите знать, те же фашисты, которые ненавидят православие, людей другого вероисповедания и другой национальности, признают только свою - католическую.
Это наибольшее зло, которое было на этой территории. Мы воевали против специального войска – это были уголовники, которые были выпущены из тюрьмы. Из них и создавались специальные группы, так называемые «ХОС» - хорватские освободительные силы. И они были просто самые настоящие бандиты. Обстреливали и убивали мирное население, изгоняли, сжигали дома, уничтожали все сербское. Здесь на территории Герцеговины было много жестокости и зла со стороны усташей. Кого бы не настигли, кого бы не застали из мирного населения, кто не успел убежать, когда они наступали, не щадили никого. Старикам, детям в буквальном смысле, как баранам, резали горло, кастрировали, резали уши, издевались сильно. Все убивалось. Все живое убивалось, и все сербское уничтожалось. Две стороны вели очень жестокую войну. Действительно это была война не за территорию, это был чисто религиозная война, потому что на одной стороне было православие, а на другой стороне был католицизм. А католицизм был подержан великими силами. Усташи получали оружие: от немцев, американцев, и от всех западных стран. Им очень хорошо платили. А на стороне сербов воевали мы русские, потому что русский народ в тяжелую минуту всегда приходил на помощь сербскому народу. Ведь два наших народа православные, и испокон веков мы помогали друг другу. И так вот получилось, что мы русские не щадили себя, воевали как требуется и выполняли самую тяжелую работу, были и снайперами, были и разведчиками. А здесь воевать очень тяжело. Из–за природных условий, высокие горы, жара. Были здесь мы до конца года. Усташи обстреливали ракетами и тяжелыми гаубицами Требинье. Много людей погибло как в окрестностях Требинья, так и в самом городе. Это было варварство. Были жестокие бои. К концу года фронт стал на определенных территориальных линиях. Велись артиллерийские, минометные бои. С обеих сторон работали снайперы. Мы приняли решение, чтобы нас направили на горячие участки, туда, где велась пехотная война, туда, где была уличная война. Такая война была в Сараево.
И часть ребят пошли в Сараево, а я определился в гвардию Восточной Боснии. Бригада называлась "Пантера", она была на самых горячих участках фронта. Мы были первая сила, которая пробивала линию фронта, которая возвращала территорию, ранее оккупированную противником. Здесь мы воевали против мусульман. На стороне мусульман были солдаты буквально из всех восточных земель, их называли муджахидины. Были из Афганистана, с Ирана, с Пакистана и с Арабских земель. Они воевали на стороне мусульман, так же там были и хорваты - усташи. Тогда хорваты были за одно с мусульманами и друг другу помогали. В Сараево велась тяжелая уличная война, приходилось воевать от одного дома до другого, и бывало тяжко. Мы несли много потерь, потому что так оно и бывает, кто наступает, всегда несет больше потерь, чем тот кто сидит в обороне. Дальше был Братунац, где так же велась очень тяжелая борьба. И бригада несла очень большие потери, но за место одних выбывших из строя, приходили другие. Добровольцев прибывали из Черногории и из Сербии, люди доброй воли приходили на помощь. Не щадили своих жизней, боролись за наш народ, за нашу землю. Мы считали и считаем, что это такая же наша земля, как любого серба, потому что мы русские, православные, а сербы - наши братья. Дальше начали мы пробиваться к городу Сребряницы. Много было боёв. Но один случай был особенный.
Подняли нас ночью, неожиданно, нас часто поднимали в любое время и бросали туда, где было очень горячо. Привезли нас в одно место и сказали, что мусульманская группа солдат вошла в одно село ночью, где находилось сто два человека гражданского населения. В основном дети, старцы, женщины. Боснийцев было где-то шестьдесят восемь человек. В деревне было три сербских солдата, которых они убили. Убили так: выкололи глаза, отрезали уши и т. д. Это у них такая вот манера исполнения военных действий. И в каждом доме были убиты все. Никого они не пожалели. Резали ножами, стреляли, жгли, уничтожалось все. Когда мы вошли в это село, то боснийцев уже не было. И верите или нет, это был ужас. Ужас смотреть на это все. Непохожие на людей трупы, разбитые головы, отсеченные руки, выколотые глаза, отрезанные носы, истыканные штыками и ножами, изрешеченные автоматными очередями тела. Что делать? Страх. Мы оставили часть бойцов в деревне, чтобы они в грузовые машины загрузили останки тел, которые когда–то были людьми, а сами двинулись дальше. Быстро перекрыли все пути, чтобы эта группа не могла отойти. Вскоре мы их нашли, окружили, и не один из них не ушел. Пленных не брали.
Потом была Далмация. В Далмации усташи чинили наибольшее зло. Уничтожалось все сербское - избивалось, резалось, стрелялось, насиловалось. Воевали они против нас русским оружием, которое поставлялось им из Германии. Здесь, в Далмации, я встретил много русских. Была одна группа с Урала, очень хорошие ребята, добровольцы из России. Русских боялись, сильно боялись усташи, потому что они имели опыт по второй мировой войне, когда ничем они не могли остановить русских. И сейчас русских считают очень хорошими солдатами. А оно так и есть. Был случай, когда тридцать русских бойцов держали линию фронта протяженностью 15 км. В это невозможно даже поверить. В результате боев несколько человек было убито, несколько ранено. Мне очень жаль этих ребят, но они выполняли свой священный долг. Мы все знали, что такое может случится с каждым из нас. Но самое страшное было не умереть, а попасть в плен. Вот это было самое страшное. Я прошел всю Далмацию, Бихач, Зворник, Клин. В Клине находилось ООН. В Клин стекались добровольцы из Сербии, Румынии, Болгарии. Из Румынии было много добровольцев православных, хорошие солдаты. И наши русские ребята приезжали. Воевали на этой территории, очень хорошо воевали.
Как на Западе представляют серба? Что он агрессор, жгет, убивает, но это не правда. Это не правда. Я был в этом войске и видел все своими глазами. И не только я, это могут подтвердить те ребята, которые воевали со мной. А их в России, верите или нет, очень много.
В районе Житнича мы занимались разведывательной работой. Однажды в октябре 1993 года меня вызвали в командование батальона. Командир батальона сказал, что требуется разведать передовую линию хорватов, и посмотреть, где находятся склады с оружием, где минометная батарея, которая нас постоянно обстреливала, а мы ее никак не могли найти, гнезда снайперов, из-за которых было убито несколько наших солдат, а также одна женщина и один ребенок. На следующий день, рано утром в половине седьмого я уже был готов к выполнению поставленной задачи. В 7.00 у хорватов смена постов и мне было легче проникнуть к ним. Переоделся я в хорватскую униформу - натовскую. Наш военный трофей. Взял УЗИ и пошел. Знал все проходы через минные поля, как усташские, так и свои. Прошел незамеченным передовую линию противника. Оказался в тылу. Высмотрел минометную батарею. Солдат на батарее не было, их выводили в это время суток на отдых. Заложил там две мины. Засек пулеметное гнездо. Углубился примерно на 5 км в Хорватскую территорию. Недалеко было село. Небольшой военный хорватский центр. Время было около 9 часов. Я вошел внутрь села. Там было военное хорватское подразделение, никто не обращал на меня внимания, никто ничего не спрашивал. Я ни с кем не разговаривал. Что надо все осмотрел. Пора было возвращаться. До наших оставалось мне идти 2,5 км. Шел скрыто. Никого не встретил. А стало уже парить, в Далмации вообще очень жарко. Смотрю, стоят два дома и женщина ходит. Я подошел и спросил по-сербски воды. Она так на меня посмотрела и сказала, чтобы я немного подождал. Я думал, вправду пошла за водой. А оказалось, в доме были хорватские солдаты. Завязалась перестрелка. Я встал спиной к дереву. В руках УЗИ. Жду. Вдруг тупой удар по голове. Автоматически развернулся, увидел хорвата и тоже его ударил в переносицу прикладом. Он упал. И тут еще двое набегают, я стал стрелять по ним. Они оба упали. С 15 метров попасть было не тяжело. Я потихоньку начал уходить. Чуть сознание не теряю, но не падаю. Но хорваты подняли солдат и меня окружили. Я отстреливался сколько было патронов. Хотел последний в себя, очень боялся плена. Но память меня подводила, из раны текла кровь, я много потерял ее. И потом второй раз был ранен в голову. Последнее что помню: стою посреди дороги, свистят пули со всех сторон, не знаю, почему не попадают. И патронов у меня нет. И вижу, налетают, бегут несколько человек ко мне, а оборонятся мне нечем. И сил уже нет. Один с ножом подбежал, ударил меня им, а я закрылся рукой, и руку пробили ножом. И все, потерял сознание.
Очнулся. Всё тело болит. Вероятно, они сильно меня избивали, как и всех пленных. Вообще в то время пленных они брали редко, ведь это был горячий девяносто третий год. Огляделся, понял, что нахожусь в школе, а в окна глядят женщины, дети хорватские - лица довольные. Потом пришли усташи, человек двадцать. И начали меня бить. Били ногами, руками, палицами. Упадешь, опять к стенке ставят. Разбитый весь, нет живого места. Поломали все. Не знаю, сколько они меня били. Били очень сильно. Один солдат подходит ко мне и говорит: «Мы тебе сейчас голову отрежем». Я отвечаю: «Режьте, вы только на такие дела храбрые». И снова побои. Избивали до тех пор, пока я опять не потерял память. Когда очнулся, они снова принялись меня избивать. В это время зашли в школу два человека и закричали: "Прекратите, вы должны передать его нам". Меня сразу оставили, принесли воды, полили на меня, чтобы я пришел в себя. Руки за спину, наручники, бросили в багажник полицейской машины. И куда-то повезли. Везли не так долго - минут 15-20. Привезли. Это была военная тюрьма. За волосы вытащили из машины, сам я уже не в состоянии двигаться. Тут выскочили хорватские солдаты и стали кричать: "А-а! Сколько ты наших убил наших детей?" Я сказал: "Детей не убивал и не резал никогда. Воевал честно, солдат против солдата, военный против военного". Меня сразу в камеру. Весь разбитый. Ноги не ходят. Начался ад, настоящий ад в этой военной тюрьме. Били каждый день, начиная с 9 утра, и кончали вечером, с перерывами, им торопиться было некуда. Они знали, что я русский, им было очень интересно, сколько же этот русский выдержит. Применяли все виды пыток, что в наше время даже помыслить тяжело. Подключали полевой телефонный аппарат. Сначала изобьют руками и ногами, а потом прикручивают к мизинцам два провода, смотрят тебе в глаза и потихоньку вертят. Ток пробивает, от пяток до головы, падаешь на пол, трясет тебя. Сажали в камеру с моторной пилой. Прижмешься к стене, а она перед тобой буквально в сантиметре. Если пошевелишься - все, отрежет руку или ногу, или нанесет какую-нибудь рану. Так стоял по несколько часов. Током пытали каждый день. Они называли это - «звонок на Родину». Засовывали пистолет в рот и вышибали зубы. Изобьют, и насильно льют тебе в рот хлор, чтобы у тебя все внутри разъело. Это страшные вещи творились. Усташи - это зло. Таких людей я никогда не видел, чтобы так издевались. Приводили в тюрьму сербских женщин, которых готовили на обмен. И вы верите или нет, заводили в соседнею камеру от меня. И вот эта хорватская солдатня, эти полицаи насилуют этих сербок, этих женщин целую ночь. Крики до утра слышишь. Солдаты ржут как кони, женщины кричат. Издеваются всю ночь, утром отдают по обмену. Некоторые женщины не могли сами идти, так животы им коверкали. Если солдат попадает в плен, его сначала всего переломают, перед смертью. Ломают руки, ребра. Избивают каждый день. Были специальные солдаты, которые занимались избиванием пленных. А ведь они верующие, католики. Священники-прелаты, как и католическая церковь, поддерживали усташских воинов, благословляли их, давали им добро на убийство. На убийство мирных жителей. Потому что усташ со своей верой, шел убивать, резать детей, жечь, уничтожать все, что не принадлежало им. Чтобы никто, кроме католиков, не находился на этой территории. Чтобы православных там не было. Я думаю, что как и во время второй мировой войны католические священники окормляли концлагеря, которые существуют и по сей день. Еще много сербов находится в плену, хотя война кончилась уже полтора года назад. Разорялись и уничтожались православные храмы. Убивались православные священники, уничтожалось все православное. Примеров сколько угодно. На Далматинской территории например нет ни одной живой православной церкви, разрушено все. Ни одной. Все это делается, чтобы показать, как Православие там ненавидят. И долго еще православных они будут ненавидеть. В общей сложности по всем лагерям и тюрьмам я был 1164 дня. Перенес тринадцать переломов. Здоровье было сильно подорвано. Там в тюрьме я начал молится, каждый вечер обращался к Богу. И ночью, и утром. И, в конце концов, услышал Он мои молитвы, потому что сильно молился я. В 1996 году 6 октября меня обменяли в Сербии с помощью Красного Креста. Потом в Белграде в больнице я лечился около пяти месяцев. Меня буквально подняли из мертвых. Спасибо докторам. После больницы начались мой мытарства. Вернуться домой я не мог. Сам я из Таджикистана, из Душанбе. Когда был в плену, то в Таджикистан пришли документы о том, что я вел террористическую деятельность на территории общепризнанной Независимой Хорватской Республики. Дома тюрьма или смерть. Решил остаться здесь, в Сербии. Да я уже сросся с этим народом, душа у них русская. Ведь я и сам русский, православный. В детстве бабушка меня крестила в Сибири. Свел меня Бог с батюшкой Виктором из Белграда, он и отправил меня к Владыке Атанасию в Требинье. А затем я очутился здесь в Монастыре Острог, у отца Лазаря. Здесь каждый день службы в Церкви, работа. Но только здесь я успокоился душой. Только здесь я понял, что без церкви моя дальнейшая жизнь невозможна. Отец Лазарь строгий, но правильный человек. Век за него буду молиться, что принял меня зимой в одной рубашке, голодного, отчаявшегося. Теперь уже здесь в Остроге мое место. Здесь, в церкви Божией я получил великое успокоение.
