Новая акция началась через пару недель, опять после долгой, но неторопливой огневой подготовки артиллерии и танков на нашем участке. Пехотный батальон и разведрота первое время наступали без проблем, хотя полкилометра пришлось идти полдня. Противник отступал лишь спорадически, местами отстреливаясь.
Махалы (селения), из которых состояли албанские села, лежащие в долине еще задолго до акции опустели от жителей, но входя в дома, можно было увидеть, что во многих из них ночевали бойцы из УЧК: на полу лежали матрасы, в углу стояли печи, комнаты, где они спали, были хорошо прибраны, хотя дома нередко были сожженны.
Как развивалась операция на других участках - не знаю, но на нашем наша разведрота, хотя и выйдя после пехоты, быстро дошла до высоты Бок Тырстенички и, оставив взводы срочнослужащих и резервистов в домах под ней, командир роты со мною и взводом добровольцев вышел на высоту и, дабы показать наше местонахождение, поджег амбар с кукурузой у одиноко стоящего дома. Вскоре взвод добровольцев здесь был обстрелян снайпером, и было понятно, что противник лишь выжидает время в лесу на склоне следующей высоты, за которой уже лежало Горне Обринье. Справа от нас должна была находится полиция МВД, но попытка установить с ней связь оказалась бесполезной. Пройдя метров 500 вправо и спустившись с высот до ручья и селения Беженич, мы никого не обнаружили, зато по возвращению увидели в 200-300 метрах от себя троих албанцев, быстро скрывшихся в зарослях после нескольких очередей нашего пулеметчика.
На крайнем левом фланге, который держал взвод срочнослужащих, дело шло нормально, но пехота, бывшая левее, с двумя танками вырвалась слишком вперед, и ее в теснине зажали огнем. В конце концов наступила ночь и раведрота была выведена в базу, зато пехота осталась ночевать в лесу и, как потом выяснилось, потеряла в тот день около десятка человек убитыми и раненными. Пехота шла через поляны цепью, в полный рост, и хорошо виделась албанцами, подкараулившими ее в удобном месте. К тому же, пехоту, кажется, накрыла наша же артилерия, вызванная для подержки этой же пехоты. Понятно, что и эта операция была неудачна, а УЧК опять возвратилась на свои исходные позиции. Наконец, последний раз для наступления на этот анклав были отправлены силы двух бригад, 37-я и 58-я, отряды специальной полиции и САЙ. Операция продолжалась 4-5 дней. Как мы перед этим доносили в наш штаб, УЧК имела в лесу много траншей, из которых они могли обстреливать дорогу, но в начале сопротивления на нашем участке почти не было. Наступала наша разведрота с левым крылом, завязанным на военную полицию, а правым крылом - на специальную полицию. После нескольких часов медленного подвижения, когда людей приходилось постоянно подталкивать и доходило порою до идиотизма, когда их ложили иные командиры цепью на середине поляны, хотя при этом был слышен звук бегущих людей, по которым сразу открывался огонь. Разведрота дошла до первой речки, точнее, ручья. Здесь движение остановилось, так как сводная группа тыловых подразделений отстала, военная полиция не могла держать связь с ними, бывшими на ее левом крыле, и с нами - разведчиками. То же самое происходило по всей линии наступления, что можно было понять по радиопереговорам, когда многие подразделения не могли найти своих соседей. Сама практика, когда в одной линии шли и тыловики, и артилеристы, и даже бойцы ПВО вместе с пехотными ротами, а также разведчиками, интервентными взводами военной полиции и пехоты, специальной полицией и САЙ, привело к общему снижению в качестве.
К тому же, противник стал сопротивлятся, и наш взвод срочнослужащих был вынужден прийти на помощь военной полиции, остановленной огнем перед одним селением; и хотя несколько бойцов УЧК здесь было убито и ранено, движение это надолго задержало. Тут же произошло нападение на взвод резервистов нашей роты, с которым шла наша русская тройка, со стороны двух групп противника в полутора десятка метров ниже. Последним чуть-чуть не хватило хладнокровия, дабы прорвать наше кольцо окружения, ибо опять у нас стреляло человек пять, а десять отлеживалось, и противника удалось отогнать лишь ручными гранатами. Впрочем, как выяснилось через пару недель, противник смог пройти здесь - как мы потом обнаружили в одном разведпатруле, от резервистов до взвода срочнослужащих и военной полиции осталось метров 300 густых зарослей, которые никто не проверил. Там позже были найдены блиндажи. О наличии блиндажей можно было командирам догадаться еще в ходе акции, когда мы нашли землянку (склад с мукой), и ясно было видно, что часть мешков была вынесена за пару часов до нашего прихода. Что-то сделать самоинициативно было тяжело, а командование было озабочено своевременным занятием намеченных позиций на карте, хотя все эти сплошные линии на ней на деле напоминали решето. Движение продолжалось до большой поляны, где находилась конечная точка разведроты - селение Беженич. Было ясно, что двигаться следовало колоннами по одному, через лес, слева от поляны, что и было предложено мною командиру роты. Вместо этого движение было продолжено цепью через открытую поляну, при этом на середине поляны оно было остановленно и то в нескольких сот метрах от домов. Более того, кто-то из штаба роты притащил кому-то посылку из дома с пивом и соком прямо на поляну и начался пикник. Все это было настолько глупо, что казалось превзойти это было невозможно, но это только казалось.
Парадоксально, но на душе стало легче, когда услышался характерный звук стрельбы из китайских автоматов УЧК, в лесу слева, и было понятно, что они уже прорвались сквозь наше кольцо. Как оказалось, УЧК напала с тыла, при выходе из кольца, на военную полицию, положила по ней одну или две мины. Наши решили не оставаться в долгу и сами саданули по лесу из минометов, хотя точно было неизвестно, где военная полиция, а где шиптары. Хорошо, что перед этим левое крыло ротной цепи, неизвестно чего ждавшей на поляне, подтянулась к центру, так как одна наша мина легла как раз на место, где был левый край цепи, где было двое нас, русских. Выяснилось потом, что миномет плохо очистили.
Наконец решили входить в Беженич колонной, хотя пошли скорее толпой, но на входе в него по нам был открыт огонь из одного-двух карабинов, и два-три десятка человек из взводов резервистов и срочнослужащих были вынуждены залечь в кустах, не зная, откуда стреляют. Связь с добровольцами, шедшими правее лесом, была потерянна, не было радиосвязи. Попытка выйти на них не увенчалась успехом, хотя мы вдвоём с ещё тремя резервистами двинулись на соединение с ними и вышли к горящим домам на опушке леса высоты справо, но выскочившие оттуда люди, чья форма в сумерках была малоразличима, заняли оборону вокруг одного дома, и хотя мы им кричали, они не отзывались. Потом выяснилось, что это была специальная полиция, вообще потерявшая связь и со своими, и с нами - разведчиками.
Ночью мы вдвоем вошли в село, бросив на звук подозрительного шума ручную гранату, но, возвратившись, были оповещенны, что в село будет рота входить под утро. После малоприятного сна на природе мы опять попёрлись в село, после чего наконец-то, оно было занято: кроме семидесятилетнего деда там никого найдено уже не было…
Опять началось типичное, надоевшее "сидение" на позициях, и я со Славой, не желая присутствовать на очередном пикнике, отправился в танковый батальон, где была группа русских в десять человек, которая с танковым батальоном должна была нанести удар в центр анклава.
В танковом батальоне дело шло схожим сценарием. Несколько его танков с пехотой, из состава этого же батальона, так же шли от точки к точке совместно с подразделениями САЙ, а впереди шел сербский капитан со своим танком, с сербским экипажем и с шестью русскими на броне. Здесь, кроме шиптар, действовала раэ и авиация НАТО. Командир танкового батальона русских невзлюбил, поскольку они, хоть и разбросанные им по ротам, действовали опять вместе, под командой еще более им нелюбимого сербского капитана, и когда комбат капитана оставил вместе с 3-4 сербами в только что занятом селе, а сам приказал войскам отойти от этого села на несколько километров, то русские капитана тогда не оставили, чем вызвали еще большое раздражение комбата против себя. Все же в той операции их группа, занимая ключевые точки перед движением цепи, обеспечила хороший темп наступления. Однако в самом начале операции, когда войска шли цепью на первое село, оттуда шиптары открыли огонь и один тромблон (винтовочная граната) попал в Прагу (спаренную 30-миллиметровую зенитную самоходную установку), отбив одному парню ногу. Вскоре под чьи-то пулеметы попала и полиция, потеряв четырех человек убитыми. Потери были и в 1-ом пехотном батальоне, и в других подразделениях. В середине операции, какая-то группа из крушевачского сводного отряда самовольно оставила свои позиции, а вскоре почти все шестьсот человек из этого отряда самовольно покинули Космет, устроив демонстрации в Крушевце.
В конце концов, с русской группой танкового батальона мы вошли в Обринье, могли сверху наблюдать, как наша пехота и полиция в лощине, поросшей лесом, пытаются загнать группу УЧК. Все это на площади 500 на 500 метров. Те отстреливались и несколько раз пускали в воздух черные сигнальные ракеты, давая знаки друг другу. Не знаю почему, но подержки танков никто не попросил, хотя лощина была как на ладони, и группа в конце концов ушла. Мы попытались сами проследить, куда ушли шиптары. Следы вели вправо, в лощину, где внизу село вроде было занято нашими войсками. Было непонятно - куда делось до тысячи бойцов УЧК? Из сел были выведенны лишь колонны женщин, детей и стариков…
Не знаю сколько во всей операции было точно убито и взято в плен шиптар из УЧК (максимум несколько десятков), а вот куда делись остальные - оставалось только догадываться. Между тем, когда мы вдвоем перед операцией ходили в разведдозоры, то в прибор ночного видения только на участке селения Истог-махала села Полужа, длиной может в 400-500 метров, в лесу было обнаруженно девять дымов, а потом выяснилось, что в местах, откуда исходили дымы, находились траншеи и блиндажи. Понятно, что костры жгли не женщины и дети, а вооруженные бойцы УЧК, по три-четыре человека на костер. Не было найдено ни того, где были спрятаны грузы, ни, вообще, какие либо документы и средства связи. Найденный подземный тунель не был не только уничтожен, но и не заминирован. Куда делась УЧК, увиделось уже по возвращении, когда все русские танкового батальона вместе с сербским капитаном и двумя его людьми, и, конечно нами двумя, были посажены в грузовик, долженствующий идти впереди, обеспечивая дорогу, а за ним шла Прага, три танка и бронетранспортер командира батальона.
До выезда на дорогу Глоговац - Србица всё шло нормально, хотя зрелище места, где незадолго до этого подорвался на мине бронетранспортер полиции, было не из приятных. Наш маленький грузовик был переполнен людьми, а какой-то тип сюда запихал найденный им сварочный апарат, который мой товарищ, матерясь, вышвырнул по дороге.
Выехав же на автопуть, наш грузовик неожиданно встал, так как в двигателе закончилось масло. Подумав немного, наш капитан сказал, что, мол, давайте пройдемся пешком, так как до поворота в село Морина, где была база танкового батальона, оставалось немного. Стоило нам сделать пару десятков шагов, как из леса справа, с каких- ибудь пар сотен метров, по нам ударило несколько очередей. Мы расстянулись тогда уже в колонну на 20-30 метров, и пули били как по нам, так и по грузовику. Шедшие впереди капитан с шестью русскими, сразу скрылись на левой обочине, а мы вдвоем забрались в дом, стоящий у дороги, а остальные, вместе с одним добровольцем из Белоруссии, заняли позицию на обочине у грузовика. Противник вел огонь не переставая. Было их скорее всего один-два десятка, разделенных на две группы, так что останься мы в грузовике, то без потерь вряд ли бы обошлось. Мы отвечали огнем, а потом стал бить и танк, стоящий у грузовика, но никаких результатов это не дало. Более того, одна группа противник стала приближаться лесом справа от нас к грузовику, а выстрелы становились все слышнее. От командира батальона не было ни слуху ни духу. Вероятно, он со всем своим штабом под прикрытием Праги ждал, пока мы "победим" УЧК. До победы было далековато, тем более, что первая наша группа оказалась отсеченной, пришлось мне лезть на броню танка и, подогнав его к этой группе, вместе с ней, за броней танка, бежать еще пару сотен метров, ведя из-за него огонь. Едва передохнули, как пули засвистели с левой стороны, пришлось опять бежать до следующего полуразрушенного дома, откуда опять пришлось вести огонь. Полтора десятка полицейских, дежуривших у выезда на автопуть, толком не стрелали, хотя их пост стоял у дороги. В конце концов, капитан дал знак колонне на проезд, танки пошли в базу, стреляя по лесу из пушек, но это, видимо, не причинило вреда УЧК, укрывавшимся, вероятно, в траншеях, которые наши войска в "чищении" не уничтожали. Командир батальона выехал на своем бронетранспортере не только ничего не сказав, но сбив шлагбаум перед въездом в базу, а мы, вскочив в два грузовика, выбрались последними. Так что тактика "чищения", с ростом опыта у противника и с более лучшим его вооружением, давала все худшие для нас результаты, тем более, что "чищение" шло в одну линию, и редко, когда впереди цепи шли разведдозоры, а позади нее шел резерв, что было положено по уставам ЮНА.
Еще одна подобная акция на село Васильево, где вместе с разведротой действовали военно-территориальный отряд из Косово Поля, пехота и полиция, опять прошла в том же духе. Пока шла артподготовка, пока где-то кто-то связывал боевые порядки, пока кто-то решал идти его подразделению вперед или подождать, целая группа УЧК, с полсотни человек, ушла из села, вступая лишь в короткие перестрелки, и хотя акция шла еще 5-6 дней, почти вся она ушла из кольца окружения. Лишь раз ребята из взвода срочнослужащих убили одного шиптара, и то, судя по его внешнему виду и карабину в руках, не принадлежавщему к элите, при этом он сам был виноват в своей смерти, так как вместе со своими несколькими товарищами не только приходил спать в уже занятое село, но еще и вздумал утром пройти через него.
Из Васильева шел длинный водооросительный канал, переходящий на выходе из села в подземный тунель, выходивший через десять километров на Чичавице. Этот тунель мы вдвоем потом иследовали до подножия горы и обнаружили, что там вход в него открыт, а воды в нем не было, а зато были следы людей.
Перед началом операции я не знал о чем идет речь, и получив две мины,направленного действия МРУД (типа советской МОН-50 и американской 'Claymore'М18), думал, что мне хватит два их заряда пластичной взрывчатки по 900 грамм для того, чтобы завалить тунель. На деле же это было сооружение с 30-сантиметровыми железобетонными плитами в два метра высотой и четыре метра шириной, для чего требовалось не два, а сто килограм взрывчатки. Впрочем, это никого не волновало, главное - отметится, и я, как идиот, по колено в воде, полчаса устанавливал взрывчатку, дабы получить лишь полуметровый разрыв в верхнем стыке боковой и верхней плиты. Потом мне офицер из штаба бригады пообещал взрывчатку, я было обрадовался, когда узнал, что меня зовет командир роты, получивший якобы взрывчатку. На деле мне дали две ручные гранаты со слезоточивым газом, чтобы я бросил, куда считаю нужным и выкурил всех шиптар из туннеля. Так как простые математические вычисления говорили, что от подножия горы до выхода туннеля на Чичавице было 80 тысяч кубометров воздушного объема, то не помогла бы мне и тысяча таких гранат, не то что десяток, который нам послала военная полиция. Под конец нам перестали давать в дозоры, в которые мы шли самоинициативно, но по одобрению командира роты, даже приборы ночного видения, и мы были вынуждены выходить без них.
Еще похлеще шла июньская операция "чищения" местности вправо от дороги Глоговац-Србица до горного массива Чичавица включительно. Здесь, вообще, акцию вел штаб корпуса и было собранно, кроме нашей, еще две бригады, разведывательно-диверсионный отряд корпуса, многочисленные отряды полиции, и я уже не знаю кто еще. Карта плана операции была настолько густо заполнена точками различных рубежей, что мы шли со скоростью один километр в один день. Остановок было больше, чем чего бы то ни было еще. То разведотряду корпуса надо было полдня стрелять из минометов по какому-то лесу, откуда его обстреляли шиптары, то еще полдня вся бригада не могла заставить командира какого-то сводного взвода тыловиков войти в одно село, уже почти со всех сторон окруженное нашими войсками, то артилерия целый день вела огонь по зданию какой-то школы, у которой утром кто-то видел нескольких вооруженных шиптар, то, наконец, полиция целый день не захотела сдвинуться с места… И мне подумалось: чего ради нам вдвоем надо добровольно идти в каждую операцию, когда очевидно, что это своебразное надувание мыльных пузырей, когда кто-то в штабах зарабатывает очередную звездочку. Это мнение у меня укрепилось, когда я рано утром услышал очереди из китайских автоматов уже за спинами танковского батальона, с которым перед этим наш взвод срочнослужащих едва ошибочно не вступил в перестрелку. Было ясно, что шиптары прошли, но так как никого это уже не интересовало, мы, сплюнув, отправились в базу, дабы зря не мерзнуть по лесам.
Подобная тактика еще была бы оправдана, действуй шиптары группами по 200-300 человек, но ведь их группы насчитывали 10-15 человек, разбиваемые притом на подгруппы, и с ними нужно было бороться ротами, в которых можно было установить связь и плотное взаимодействие, избежав, таким образом, междуусобных обстрелов, которых я стал бояться больше шиптарских.
По большому счету, сама тактика "чищения" могла принести успех лишь при многократном превосходстве над противником. Счастье наших войск, что УЧК мало использовала мины, особенно растяжки, и, в первую очередь, выпрыгивающие мины ПРОМ или иные типы мин иностранного производства; тогда мы несли бы куда большие потери.
Давно замечено, что бой по иному видится из боевых порядков и из штаба, особенно, чем дальше он от передовой, потому что ситуация в бою настолько быстро менялась, что приказы из штаба, пусть и толковые, очень часто оказывались ненужными, а порой и вредными из-за опаздания в сроках или недостатка полной информации о происходящем у командиров.
В "чищение" мы ходили часто, все они были приблизительно одинаковы, "суперменов" в них не было, да и быть не могло, ибо стоило "супермену" побежать вперед, как его могли по ошибке срезать огнем его же соседи справа и слева.
Всё же были операции "чищения", завершавшиеся быстро и успешно Так,.одна из них, в которой участвовала разведрота, шла на села Каменица и Полужа, когда до двухсот албанцев было взято в плен, а в еще нескольких дополнительных чищениях, в том числе и нашей разведроты, в течении двух недель было найдено по лесам еще несколько десятков человек, а несколько убито. Не все они были из УЧК но определить это было тяжело, поскольку бойцы УЧК при угрозе плена сбрасывали свои формы (пятнистую, германского производства, хотя были и другие расцветки, в том числе, югославской армии), и становились якобы гражданскими лицами.
Другая подобная операция была проведенна в мае на район Кралицы и Донего Преказа силами роты военной полиции, нашей разведроты, танкового батальона, тыловиков и пехоты. Сводная группа нашей роты насчитывала три-четыре десятка человек Так было постоянно, и всегда значительная, а то и большая часть людей, оставалась во всех подразделениях, в базах и многие бойцы за всю войну вообще по 2-3 раза участвовали в каких-то, лишь относительно боевых, выходах. Справа от нас шла военная полиция, а слева тыловики, которые, впрочем, вскоре потерялись. Взаимопонимание у нас с командиром взвода срочнослужащих, командовавшего группой, было хорошее, мы договорились, что цепью идем лишь лесом, а открытое пространство преодолеваем колонной, и то впереди шел бы дозор в 4-5 человек (то есть мы вдвоём и несколько срочнослужащих), "оседлывавший" бы высоты по линии наступления. Этим мы обеспечивали и скрытность подхода и быстроту движения, и силу огня. Это было не лишним как из-за двух американских штурмовиков А-10А, беспрепятственно круживших над нами пару часов, так и из-за УЧК. Первой с шиптарами имела близкое столкновение военная полиция, которая погнала их на нас. Только мы вышли на предпоследний верх перед последним нашим рубежом, как увидели, как на другой стороне ложбины перебегают какие-то люди в черных, кажется, формах, тяжело нагруженные и вооруженные. Нас двое и пара срочнослужащих с командиром сразу побежали вниз, и вовремя, ибо стоило нам достичь опушки леса, как в паре десятков метров от нас застрочило сразу несколько китайских автоматов. После получасовой перестрелки и швыряния ручных гранат все стихло, и так как левое крыло нашей роты не поторопилось охватить противника слева, пользуясь кустарником, то он оторвался и ушел в сторону села Преказ. Мы здесь опять задержались на полчаса или на час, затем, соединившись с военной полицией, прошли на верх последней высоты и лесом вышли на опушку, под которой лежало село Дони Преказ. Там шла стрельба и несколько домов горело. Оказалось, группа только прибывших русских добровольцев первой вошла в село, обозначая дымом подоженных домов свое местонахождение, обеспечила продвижение танка и уничтожила несколько бойцов УЧК. По общим оценкам всего их было уничтожено в той операции около 7-8. К сожалению, тыловики опять остановились, оставив свободные проходы, а часть остальной группы из танкового батальона занялась грабежом, и потом вообще открыла огонь по своим, убив одного серба, пошедшего с русскими, свалив ответственность на последних. После же акции, при возвращении кого-то из пехоты в базу, наши попали в засаду и потеряли троих человек убитыми. Многие недостатки являлись вследствие неслаженности и неподготовленности людей. Лишь военная полиция смогла как-то держаться на уровне, но только потому, что имела в своем составе интервентный взвод, состоящий из трех отделений срочнослужащих резервистов и добровольцев. В нашей разведроте интервентного взвода создать не дали, да и многие наши люди этого не хотели, что привело к общему снижению результативности.
Мне все это было непонятно. Создавалось впечатление, словно командование боялось элитных групп и его устраивала серая одинаковость. Особенно характерной была судьба русского отряда в танковом батальоне. Сначала их пару недель водили за нос по казармам в Сербии, а потом отправили на границу, но в место, где никаких боевых действий не велось. Я в то время как раз просил еще русских, но тех (хотя половина из них были разведчики по специальности, а многие уже участвовали в боевых действиях) перебросили в танковый батальон, о чем я случайно узнал лишь через десяток дней. В танковом батальоне их разбросали по танковым ротам, а комбат словно задался целью насолить им покрепче. Надо сказать, комбат был не единственным в этом роде. Еще в Сербии какой-то генерал - как и полагается генералам, очень важный, уверенный в себе и своих суждениях - заявил им, что, мол, "опыт Боснии научил нас, что русские, когда собираются вместе, становятся неуправляемыми и начинают убивать гражданских лиц". На самом деле русские и в Войско Республики Сербской, и в Югославскую армию приезжали воевать, и, как правило, в те подразделения, что постоянно ходили по акциям, а работа с гражданским населением была в ведении особо доверенных формирований, типа специальной полиции. К тому же русские отряды в Боснии и Герцеговине появились в конце 1992 года, т.е. когда прошел период первоначальных беспорядков, массовых убийств и грабежей, а что касается Космета, то они ехали сюда воевать не с УЧК, а с НАТО, тем более, что сама же югославская пропаганда уверяла весь мир, что УЧК больше не существует. Если бы тот генерал включил немного свои мозги, он бы понял, что люди из России просто не могли ехать сюда, чтобы грабить гражданских лиц, тем более, что те кто хочет грабить, на войны не ездит, а занимается уголовной, предпринимательской либо политической деятельностью.Конечно, и среди добровольцев дерьмо встречалось, но вину за это несёт, прежде всего, власть, распустившая свои войска, не ведя ни должного отбора, ни подготовки в них.
Не знаю, чего ради надо было нести подобную чушь, тем более, что в бою русские добровольцы были в общей массе куда дисциплинированее и подготовленее большей части местных военнослужащих и резервистов. Русская группа в танковом батальоне со своими сербским капитаном была отмечена и командирами САЙ, предлагавшими шестерым русским, составлявших ударную группу, переход в свои ряды еще во время акции на Обрине. Другое дело, что дисциплиной в югославской армии нередко считалось подобострастность к командиру, в чем весьма отличались в танковом батальоне иные офицеры, особенно вытащенные из резерва пенсионеры. Их стараниями русская группа в конце мая закончила свое существование. Использовали они случай с дракой между тремя русскими, а таких драк здесь случалось немало. Моментально последовал доклад командиру бригады, всю группу, кроме офицера афганца, бывшего доктором, и одного молдавана, студента из Бухареста, посадили под сопровождением военной полиции в машину и отвезли в казарму Косово Поля, откуда те сами добрались до Ниша. В паспорта иным из них поставили печать о депортации, а у нескольких вообще паспорта пропали из их личных дел. Не знаю, о какой чести после этого можно говорить в данном случае. Ведь с самого начала было ясно, что им, никогда не бывавшим раньше в Югославии, не знавшим языка, необходима была помощь, и нас, готовых им помочь, надо было соединить с ними. Нас же даже не оповестили об их приезде, хотя обещаний было предостаточно.
Разбросав людей по ротам, командование само создавало в их среде анархию, ибо своего официального командира у них не было, а их сербский капитан был всего лишь командиром одной из рот и сам едва не был отправлен под военный суд комбатом.
Вскоре это привело к трагедии, когда один из них, Сергей Старцев (уроженец Черкас), милиционер из Днепропетровска, по предложению одного местного резервиста пошел в одно, якобы незанятое, село. Этот резервист своими колегами оценивался как большой врун, но Сергей тогда должен был показать сербам, что он "русский солдат и пулям не кланяется". С собой они взяли всего одного русского из Крыма и в селе напоролись на шиптар из УЧК. Резервист еще до этого куда-то пропал, и доктор-афганец потом доказывал, что он специально повел в то село Сергея по сговору с пленными шиптарами, которых держали в танковом батальоне. В начавшейся суматохе Сергей пропал без вести, так о нем ничего не узнали, кроме крови на месте, где его видел последний раз его же товарищ. Впрочем, впоследствии в том селе был найден труп без головы и кожи, но никто не определил в югославской армии - Сергей ли это, оставив его двоих детей даже без пенсии…
Подобная политика по отношению к русским добровольцам велась с армейского верха, и я не знаю, чего ради оттуда ныне идут жалобы на УЧК и КФОР. Русские лишь показатели общего отношения верха югославской армии к ведению войны. Много добровольцев хотело тогда помочь сербам и в другой, более нормальной армии; организовали бы всё, дабы побольше людей приехало в какую нибудь отдельную бригаду добровольцев. Югославски же военный верх, наоборот, пытался уже приехавших на свои, в основном, деньги людей поставить в наихудшие условия. Это касается и денег, из которых даже положенные 1200 динар зарплаты и от 45 до 120 динар суточных (тогда 20 динар один доллар) многим не выплатили, дав лишь пособие на отъезд, и это касается условий, в которых люди воевали, так что больше приходилось "воевать" с югославскими командирами чем с шиптарами.
Русских добровольцев было на Космете не больше двух сотен, и уж свести их в одну часть вместе с какими-то сербскими добровольцами из Сербии (больше всего их у нас было из Воеводины), из Черногории, из Республики Сербской, вполне было можно. В конце концов, и к тем относились немногим лучше, и когда из Рашки в июне отправляли две сотни этих добровольцев, им и спасибо практически никто не сказал. Правда, добровольцев из Республики Сербской я встретил здесь мало, всего пять-шесть, куда больше я видел русских, но, как я слышал, несколько групп первых было на границе. Русских же было относительно много в районе Призрена, там то можно было дислоцировать добровольческий отряд,
Единственная проблема была бы не в командовании отрядом, а в довольно значительном различии русских и сербов. У русских добровольцев чувство долга все-таки присутствовало куда сильнее, чем у большей массы сербов, готовых поставить под сомнение практически любой авторитет, что в теории, что на практике. Подобная психологическая несовместимость всегда мешала, но, с другой стороны, иные сербы именно поэтому и препочитали быть с русскими. С организацией хорошего отбора и обучения кадров при твердом порядке вполне бы могла была быть создана хорошая отдельная часть, могущая действовать и на границе, и во внутрених областях Космета с куда большей энергией, чем это было принято в югославской армии.
Что касается шумихи в прессе, в том числе российской, то она была бы в любом случае, и коль скоро было кому платить деньги, то находились и те, кто готов выдумывать что угодно для того, чтобы лишний раз "разобличать" сербов. Так как политика России вроде бы была просербской, то делали это более изощеренно, чем раньше. Так Наталья Пуртова в "Новых Известиях" использовала смерть русского добровольца Федора Шульги, погибшего на границе, куда его югославское командование послало в компании с финским и датским добровольцами (доброволец из Дании, Нильсен, до войны работал на Космете в "Организации европейской безопасности и сотрудничества" и, следовательно, хорошо зарабатывал. Приехал на Космет не ради денег, но это не избавило его в Дании от судебного преследования). Шульга там и погиб, а финн и датчанин были ранены, и все они были награждены югославским командованием. Этот случай был использован Пуртовой, чтобы бездоказательно назвать Шульгу, финна и датчанина наёмниками, бойцами каких-то неведомых "особых" отрядов, заодно поставить большой заголовок: "Русские доборовольцы возвращаются на Родину в цинковых гробах". Насколько известно, здесь погибло трое русских добровольцев: в нашей бригаде - Сергей, а кто он - русский или украинец - никто не разбирался; на границе Шульга и еще один, Виталий Булах, который был в списке посмертно награжденных, но неизвестно где погиб.
Еще одна статья была в "Комсомольской правде". И правда, статья в ней была действительно комсомольская, которую написал Николай Варсегов. В статье был типичный голливудский набор для русских: водка, секс, наемник, мат. Правда, меру человек все же перебрал: что с русбатом, что как раз о десятке русских добровольцев танкового батальона, что с густыми, ягодно-сочными кустами черешни, что с чучелом трупа, лежащим на мосту, как якобы воздушная маскировка. Полный бред! Видимо, причина этого была в том, что "Очарованный страник", как он сам себя назвал, на деле из Приштины на место боевых действий и не выезжал.
Но, с другой стороны, чего высказывать претензии к людям "второй древнейшей профессии" коли иные командиры российского контигента КФОР говорили о добровольцах в том же духе, что и журналисты. Правда, у первых для этого были отдельные причины. Первоначально российский КФОР был у сербов популярен, особенно после занятия им 12 июня аэродрома Слатина под Приштиной. Сербы надеялись на то, что россияне получат свой сектор на севере Космета, что включало бы Приштину, Гнилане и Косовскую Митровицу и дало бы возможность сербам сохранить хоть часть Космета. Однако, так как Запад с Россией не считался, то свои сектора получили американцы, британцы, французы и итальянцы, но не россияне, поставленные на уровень турок, голандцев, норвежцев и арабов из ОАЭ. Позднее даже запланированной смены голандцев россиянами в Ораховце не произошло.
Хотя сербы в этом городке были в полном окружении, убиваемы шиптарами, готовыми мстить кому угодно, лишь бы это было безнаказанно, россиянам преградили путь албанские барикады. Понятно, что это была намеренная провокация УЧК, по заказу Запада, дабы еще раз унизить русских и показать сербам, кто хозяин Космета. Оправдание же было найденно типичное - русские наемники, настолько много здесь убили гражданских лиц, что албанцы ненавидят всех русских. Российское же командование сразу же проглотило наживку, которую ему дали командиры УЧК, и начало оправдываться: "надо же видеть разницу между уголовниками из России и нами, честными вояками". Хотелось бы спросить: чего ради русские добровольцы были сразу записаны в уголовники и где тому доказательства? Насколько известно, наркотиками и рэкетом по Европе занимается как раз УЧК, которую уже на Западе газеты называют наркоорганизацией, а что касается организованной преступности из бывшего СССР, то ее люди если и бегут, то все как-то в Западную Европу или в Америку. Воевать же едут те, кто хочет именно воевать, и тут есть люди всех положений и убеждений. Вся демагогия о том, что российские десантники не могут войти в Ораховац из-за русских наемников, смешна. Британцы сербские баррикады в Косово Поле за полчаса разобрали, избивая сербов, хотя те требовали внимания к судьбе сербов, захваченных УЧК уже после прихода сюда НАТО. Российский же контигент, имеющий в международной полиции сто своих земляков из ОМОН и СОБР, не мог разобрать баррикады албанцев из-за того, что его многие командиры это сделать просто были не в состоянии, но никак не из-за русских добровольцев. Албанцы держали баррикады на дорогах, а в лесу их не было, вот бы и сделали десантники ночной марш через горы в Ораховац, а баррикады следовало разобрать бронетранспортерами с помощью ОМОНа. Вообще, ныне американцы в каждой своей дивизии имеют от нескольких десятков до пары сотен вертолетов, и неясно, почему в контигенте, составленном в основном ВДВ, нет вертолетов. Ведь парашютные десанты дороги и редки, а вертолеты куда более эфективный транспорт. Неужели же российское командование не в состоянии было организовать такой десант прямо на Ораховац, а если действительно не в состоянии, то чего ради появлятся на Космете. Впрочем, российскому контигенту на Космете вождь УЧК Дреницы, Сами Люштраку, открыто угрожал, а чеченские "братья" УЧК одно время со своим флагом разъезжали вокруг аэродрома Слатина. Что же чеченцам тогда российское командование не объяснило тонкости политики. Если перейти к конкретным предложениям, какие были бы необходимы для улучшения ведения противопартизанской войны на Космете, следует начать с политики.
Следует определить, кто в народе, из которого вышли партизаны, - враг. Если кто-то считает, что враг весь народ, то ведь и выселять этот народ надо полностью, как делал Сталин, а если врагом считается лишь определенное политическое движение, то с ним следует бороться куда более изощренными методами, а не посылать резервистов или срочнослужащих, чтобы они, относясь ко всем без разбирательства, как к врагам, будут их лишь озлоблять. Я помню случай с селом Глобары, находящемся рядом с Глоговцем. Сначала там, опять в ходе самоинициативных наших патрулей, удалось показать людям, кто хозяин положения. Иные тогда пили с албанцами кофе и говорили о политике, но те ведь были не так уж дурны и стремились сразу солдат ввести в дом, разговорами и услугами отвратить их от хождений по селу. Мы же вдвоём обойдя село и подходы к нему, увидели и протоптанные тяжелыми ботинками тропы, и следы автоматов на земле, и здесь же, ночью, были сигналы, видимые лишь в приборы ночного видения. Когда же все это было обговоренно и доведенно до знания людей, некоторые командиры сначала было перепугались, но потом, как все успокоилось, воспряли духом и тоже решили пойти в патрули. Так как мы, ходя в патруль, пытались объяснить албанским старейшинам (хотя те отрицали, что старейшины вообще существуют у албанцев), что лучше для всех, если их партизаны на нас нападать не будут, ибо у нас тяжело потом было бы кого-то сдерживать (и это действительно было так). Тем не менее, подобные командиры, наполнившись самомнением, стали на деле обделывать свои делишки по селу, и все выродилось в какие-то грабежи. От всего этого стало тошнить и ходить мы туда уже не стали. Потом нашу роту вообще здесь сменили, что дальше было - точно не знаю, но нападения на наши войска были, особенно на выводе, когда было убито несколько полицейских. Уже тогда было видно, что служба безопасности нужна каждому подразделению, занимающемуся активно борьбой с партизанами. Таких подразделений в бригаде было не так уж много: разведрота, военная полиция и отдельные, постоянные или временные, интервентные взводы или группы в составе дивизионов, батальонов, а то и рот нашей бригады. Именно их и следовало привести в единообразный вид и соединить единой сетью служб разведки и безопасности. Лучше всего было иметь единую хорошо развитую службу разведки и контраразведки, чем две наших разделенных службы, одна из которых, разведывательная, неизвестно вообще чем занималась, да и от службы военной безопасности мы, т.е. те, кто ходил по акциям, нужных сведений о конкретном противнике почти не получали, почти вся информация из нее забиралась наверх. Проблемой было и наличие двух служб безопасности на Космете - госбезопасности ДБ и военной безопасности, мы в своих действиях никакой информации от ДБ не получали, зато был пара случаев массовых избиений шиптар разъяренными солдатами, в которых пострадали и те шиптары, что сотрудничали с ДБ. Куда разумнее было бы создать единую службу безопасности, обладавшей бы и сетью агентов, собственными разведывательно - диверсионными группами, в том числе из албанцев, скрытно размещенным по лесам, так и по самим албанским населеным пунктам, по тройкам-пятерком. То есть по населенным местам действовали бы сотрудники преимущественно из албанцев, а их деятельностью из леса или из сел, занятых нашими войсками, управляли бы наши разведчики, имевшие под рукой и группу диверсантов.
При организации же масштабных операций подобная сеть лучше всего могла бы командовать операциями, она должна была бы или заменить штаб, или сам штаб бригады должен быть подчинен ей. Сама бригада должна была бы стать оперативным округом, держа под контролем определенную область. Саму Дреницу, конечно, должны были бы полностью держать силы МВД, специальная полиция, САЙ и "цервени беретки", или же туда должны быть направлены 63-я парашютная и 72-я разведывательно-диверсионная бригады. Не знаю, зачем их было держать в районе Призрена, когда первым же ударом НАТО эти бригады, не оснащенные толком бронетехникой и находящиеся практически в первом эшалоне, были уничтожены, тогда как с Дреницы они могли быть направлены в наитяжелое место на фронте, где была бы возможность просочиться в тыл наступавших сил НАТО или, при возможности, быть заброшенными по воздуху, тем более, что аэродром Слатина был в двух десятках километров от Глоговца. На самой Дренице можно было устроить несколько вертолетных площадок. Чтобы бороться с партизанами, надо находится там, где они действуют, что дает знание местности и противника. Каковы бы не были недостатки, но наибольшее напряжение в борьбе с УЧК имели как раз войска, размещенные по таким областям. Именно их, порою недостаточно оснащенные, группы несли наибольшую тяжесть этой борьбы, и та же 37-я бригада была вынуждена выполнять то, чем в югославских армии и полиции должны были заниматься "специальные формирования". Основу должны были бы составлять ударные группы, подчиненные оперативно и организационно вышеупомянутой единой разведслужбе, ставшие бы основной силой тактических и оперативных групп, заменивших бы батальоны и бригады. Они должны были бы насчитывать до 50 человек с командиром, в действительности командовавшим бы в прошлой войне каким-нибудь ударным формированием (взводом); он должен был иметь помощников из числа добровольно вызвавшихся офицеров, подофицеров и людей с доказанным боевым опытом и заслугами. Им бы командир и мог поверить командование подгруппами, создаваемыми в соответствие с боевыми задачами из отделений (троек-пятерок). Комплектоваться группы должны только из добровольно выразивших желание воевать в них. Такие бойцы должны иметь все возможные льготы, пусть даже порою во вред дисциплины, но та должна твердо поддерживаться во внутренних взаимоотношениях, при выполнении боевых задач.Оснащены группы дожны быть как всеми видами стрелкового оружия, в особенности пулеметами, так и автоматическими гранатометами и минометами, ПТРК , иметь на вооружении бронированные грузовики и бронетранспортеры, а при необходимости и другую бронетехнику, в особенности БМП, танки и ЗСУ. Большое внимание следовало уделять при оснащении группы средствами связи и приборами ночного видения, их исправности (отказы "Моторол" в середине акции помогали уйти противнику, то же относилось и к ПНВ), в оснащении радарами (имевшийся в разведроте переносной радар мы так и не получили в пользование). Обязательно было использование собак, как ищеек, для обнаружения по следу партизан, так и сторожевых (для охраны позиций). Тут надо заметить, что шиптары, в отличие от нашей армии, использовали цепных псов, выспуская ночью их перед селом. Нужны были псы, натренированные к обнаружению мин и взрывчатых веществ, оружия, для проверки дорог, на которые не раз ставились мины, дворов и домов албанцев, нередко имевших склады оружия и взрывчатки. Даже в обычном разведозоре не мешало брать два-три пса, что так помогло в исполнении боевых задач и предотвратило неожиданные нападения, избавило бы от многих потерь от мин. Что касается остальных войск, то они должны были быть разделены на подразделения боевого охранения, боевого и тылового обеспечения. Боевое охранение было бы распределено по нескольким важным населенным местам либо высотам. В ходе боевых действий боевое охранение подчинялось бы командиру ударной группы, служа последнему как своеобразная наковальня, которую бы он подводил под неприятельские группы, нанося удар по ним молотом своей ударной группы. Ему было бы подчиненно боевое обеспечение, в том числе артиллерия, а тыловое обеспечение должно было быть разделено между штабами тактических и оперативных групп, на необходимые сферы питания и начальный ремонт. Снабжение боеприпасами должно было быть передано первым, чтобы не вызывать лишней суеты на дорогах. Подобная схема могла бы менятся в названиях и соотношениях, но суть должна остаться той же, т.е. командование операцией шло бы с передовой в тыл, а в основной организации были бы сплоченные боевые группы из людей, хотящих воевать, знающих, за что воюют.
Наша разведрота пыталась несколько раз вести поиск баз УЧК, и это, кстати, сразу же дало хорошие результаты, сразу шиптар хватала паника и они несли потери. К сожалению, сделав основную часть, т.е. выйдя по следам к месту базирования неприятеля, и вступив с ним в бой и даже развернувшись в боевые порядки, мы упускали противника, ибо наши люди, в основном, застывали на месте в бесполезной перестрелке, а противник, понеся сначала потери, быстро организовался и, выставив прикрытие уходил, иногда даже начинал огонь в другом месте ради отвлечения внимания наших войск. Впрочем, он зря старался, так как, например, когда наша рота была размещена в Истог-Махала и когда, таким образом, мы вступали в бой с противником, наши соседи-инженеры (саперы и строители), расположенные всего в 300-400 метрах под нами, рядом с дорогой Глоговац - Сербица, не то что нас не поддержали, но и не пытались предложить помощь, не знали неделю, где мы вообще расположенны. Ни наш, ни их командиры даже не пытались провести обычную телефонную связь. Да и что вспоминать инженерцев, когда наши разведчики находясь в нашей базе в селении не могли вообще выйти к нам, а когда бой раз начался дальше от села, то из него никто и не попытался отрезать противнику пути к отступлению, зато послать наугад в сторону стрельбы тромблоны они смогли.
Дело доходило до абсурда. Так, когда после начала стрельбы, средь бела дня под Глоговцем, один наш "храбрый" капитан потребовал проверить причину стрельбы, из всей роты, в особенности из многочисленного штаба, пошло нас четверо человек. Подойдя к двум-трем десяткам полицейских, занимавших пост у дороги, мы узнали о двух вооруженных шиптарах в селе между нами и Глоговцем, где был штаб бригады. Одного из них ранил полицейский снайпер, и в "чищение" села пошло нас двое, я и Слава. Дойдя до сомнительного дома, нам пришлось посылать одного албанца лет сорока, так как в этом селе было полно военноспособных мужчин, с белым флагом к полиции за подкреплением, но тот привел лишь нашего третьего парня Перо (добровольца из Вырбаса), которому не дали "Моторолы". Заставив албанцев махать белыми флагами, дабы сидевшие в домах и слева, и справа, и впереди села, по нам не открыли огонь, мы, ради очистки совести, проверили сомнительные дома, откуда, неясно почему, полиция месяц назад ушла, и увидели, что там могла скрываться и рота УЧК, тем более, что именно сюда часто вели следы и отсюда несколько раз подавались сигналы.Однако кого хватать из десятка мужчин, выведенных нами, мы не знали, да и ответственности брать было нельзя.
Большой ошибкой югославского командования было то, что оно пыталось воевать с УЧК числом, а не уменьем, давя его общей массой. Если бы не НАТО, это еще могло получится, но с подержкой извне. УЧК набиралась боевого опыта, боевого духа, становилась все более сильным противником. В конце концов, какое партизанское движение возникало без подержки извне, и, следовательно, борясь с ним, надо учитывать все возможные угрозы.С УЧК надо было воевать, по-моему мнению, очень быстро, не выпуская инициативу и как можно реже теряя контакта с ней, ибо ее преимущество, как и всяких партизан, было в тайности и неожиданости. Следовало упор сделать на разведку, а после того, как определилось бы приблизительное расположение УЧК, надо было посылать, возможно, и на вертолетах разведдозоры для утверждения разведданных и проведения диверсий, и либо сразу за ними, либо с выдержкой во времени на базу неприятеля должны были бы нападать ударные группы, долженствующие разгромить базы противника, либо связать его боем. А затем уже более узкую область его нахождения окружать обычной пехотой и при поддержке танков, артилерии, в особенности, вертолетов и самолетов, уничтожить неприятеля. Тогда то и должна была начинаться полицейская работа.
Нет непобедимых армий, нет непобедимых партизан, но УЧК, чтобы кто не говорил, вышла победителем в войне, она стала проблемой не только для оставшихся сербов на Космете, но и для всех сербов и в Сербии, и в Черногории, и в Боснии и Герцеговине, и лишь дураки думали, что шиптары забудут эту войну и опять востановят "братство и единство" с сербами.
Шиптары или албанцы никогда в мире с сербами не жили, а ныне им тем более нужна война с сербами, ибо им нужны новые земли и новые богатства, так как Космет основательно разрушен, а обещания Запада - пустые слова. В албанской среде растет влияние моджахединов, и если югославские вооруженные силы опять будут так же воевать, как на Космете, то недалек день и "зеленого исламского коридора" из Албании в Боснию. У сербов было не так уж мало храбрых и способных бойцов, но не было стержня, вокруг которого они бы собрались. Все это в полной мере относится и к российской армии, завязшей ныне на Кавказе, в области командования войсками в Чечне совершаются те же ошибки, что и на Косово и Метохии, с тем же, практически, "стратегическим" неприятелем. Я не хотел бы касаться здесь боевых качеств, но сами модели вооруженных сил очевидно схожие и для югославской, и для российской армии. На практике схожи. В российской армии восемьнадцати-девятнадцатилетние солдаты большую часть времени ходят строем и занимаются хозработами. Надеятся после этого, что они, со своей, еще не до конца сформированной, психикой, за два года смогут сравнятся по боевым качествам с теми, кто по несколько лет практикуется в употреблении оружия - бессмыслица. О том, что такае армия вскоре будет анахронизмом и говорить не приходится. Одно дело еще - наступать по открытой местности, используя против легковооруженного противника современную технику и попросту давя его массой, другое дело - воевать в сложных условиях горной или городской местности. Если уж не жаль этих молодых солдат бросать в мясорубку, то следует хоть подумать о том, что нужного результата с ними все равно не достичь в силу человеческой природы, которая, конечно, знает немало исключений, но правила это не отменяет. Ни один известный полководец в мировой истории "зеленых" войск не имел и таким образом их не использовал, но, к сожалению, ныне мало обращают внимание на историю. Что же касается западных армий, то я не склонен преувеличивать их боевые качества, но их материально-техническая мощь очевидна, и уж использовать ее их профессионалы смогут. Это не означает ненужности армии, но ее современное состояние лишь отягощает ее болезни, и откладывание настоящих реформ (конечно, не в области постоянных сокращений) довольно-таки неразумно. В конечном итоге, после очередной проигранной войны, придется уверять свой народ, тратя большие силы и средства, что это поражение на самом деле победа, и что дважды два не четыре, а пять, и опять во всем виновата политика.
1. Космет - Косово и Метохия.
2. УЧК - по-албански Освободительная Армия Косово (Усхтриа Глиримтаре е косовес).