Обратная дорога редко бывает столь же интересной, как первая. Это все равно, что перечитывать, пусть и хорошую, книгу на другой день после окончания первого чтения. И вечером, по выходе из Салоникского залива, на палубе можно было слышать: "Хорошо бы опять завернуть на Афон и поглядеть на него еще и с восточной стороны..." "Плохо ли, да ведь капитана просить об этом не будешь - нельзя злоупотреблять хорошим отношением даже очень доброго человека".
Однако, когда мы наутро проснулись в Эгейском море, то, выйдя на палубу, прямо перед собой увидели облитую ранним солнцем... да, да, - Святую гору. Хоть и далеконько от носовой палубы до капитанской рубки, но Константин Александрович все же каким-то образом услышал наши вчерашние разговоры. До чего же тонкий слух у нашего капитана!
Приблизившись к южной оконечности полуострова, на которой и высится Святая гора, корабль наш начал обходить Афон (ай, да капитан!) с северо-восточной стороны - с той самой, о которой вчера на баке и шла речь. Мы увидели уже знакомую нам Лавру, с которой, собственно, начиналась афонская монашеская республика. Затем показался монастырь св. Филофея, за ним - Каракалла, Инвирон... Впрочем, надо ли перечислять все обители, мимо которых мы проходили. А вот на почти крайнем к материку - Хиландарском - монастыре остановимся.
Его основал первый царь независимой Сербии Стефан Неманич в конце двенадцатого века. К слову сказать, тем же веком датируется и появление на Афоне русского Пантелеймоновского монастыря. Сношения с Афоном имели не только церковное, но культурное и политическое значение для России, связывая ее с Болгарией и Сербией. Татаро-монгольское иго на Руси прервало постоянную помощь, которую русские земли оказывали "своему" монастырю, и в четырнадцатом веке заботу о нем взял на себя сербский царь Стефан Душан.
Географическая близость Сербии к Афону и постоянное внимание, которое оказывали обители власть имущие, сделали Хиландарский монастырь широко известным в славянском мире. Он стал крупнейшим центром переписки славянских книг, в нем переводились на сербский язык выдающиеся произведения греческой письменности. А родственность сербского и русского языка создавала условия, при которых сербские рукописи распространялись в России.
Но шло время. Русь скинула ненавистное иго, Сербия же сама оказалась под чужеземной пятой. "Все народы Болгарии, Сербии, Боснии и Греции, - писал в XVI веке итальянский автор, - поклоняются имени великого князя Московского, так как они принадлежат к тому же самому греческому вероисповеданию и не надеются, что их освободит от турецкого рабства чья-либо рука, кроме его". И московские великие князья Иван Ш, Василий Иванович и, особенно, Иван IV Грозный оказывают Сербии и Хиландарскому монастырю всяческую по мощь. (За время нашего путешествия не раз приходило в голову: идем-плывем, казалось бы, по дальним чужим морям, а получается, что вместе с тем и по векам нашей отечественной истории). Вот и эта краткая историческая справка приведена в напоминание о том, что истинно братские отношения народов России и Сербии уходят своими корнями в глубину веков. И теперь, когда наш фрегат оказался на траверзе Хиландарского монастыря, оттуда на лодке к нам прибыл иеромонах Василий - суровый на вид, но в душе, наверное, очень добрый человек. Это было видно по его искреннему вниманию, с каким он выслушивал нас, по его готовности отвечать на наши вопросы. Прямой взгляд и широкие, может быть, излишне резкие для монаха, жесты говорили о его твердой уверенности в правоте своих убеждений. Он и молебен, состоявшийся на палубе судна, вел, как истый проповедник. А когда, под конец, кто-то из женской половины паломников пытался к поминальному листку “За здравие” и “За упокой” приложить деньги, о. Василий резко отвел руку: “Какие еще деньги?! Иван Грозный за все вперед заплатил!..” Благословляя, стоящих перед ним иконой, он словно бы замахивался ею, и держал высоко, на вытянутых руках. Затем, каждого, кто к нему подходил, о. Василий одаривал деревянными, сделанными в монастыре, крестиками и маленькими, в ладонь величиной, образами Богородицы.
Лодка отошла от борта фрегата, моторист прибавил скорость, а о. Василий, как стоял лицом к нам с иконой в руках, так и продолжал стоять. Это было впечатляющее зрелище, и мы долго не могли отвести от него глаз: небольшая лодка стремительно несется по морю, а на ее корме во весь рост стоит черноризец с иконой в руках...
Наш корабль дает прощальный гудок и берет курс на Дарданеллы. Когда обходили торец Святой горы, опять показалась стая дельфинов. И на этот раз несколько, особенно любопытных, подплыли к фрегату и долго шли вдоль левого борта, почти касаясь его. И опять один, словно бы понимая, что мы наблюдаем за таким почетным сопровождением, и раз, и два переворачивался на спину и плыл белым брюхом вверх... Как знать: а может, он и в самом деле понимал?..
