Мой друг Мишо Чурович, без сомнения, самый настоящий серб. И не только потому, что ростом два метра с лишним, но и по другим причинам, о которых сейчас пойдет речь.
Когда первые бомбы упали на Белград, я тогда сразу подумал о нем. Его работа считается одной из самых тяжелых в Сербии, да и во всем мире. Он - директор детского дома для детей с замедленным развитием, для умственно отсталых ребятишек, которые, к несчастью, такими родились на свет Божий...
Все мы, у кого есть малые дети, испытываем двоякий страх. Прежде всего, думаем, переживаем за своих чад. Но и за себя тоже - чтобы было, кому их воспитывать. "А уж, Боже, каково ему, Мише, — думал я, — чей долг постоянно ухаживать за тремя сотнями малышей, пораженными тем странным недугом, который не позволяет понимать этот неразумный мир! Если мы не в состоянии защитить своих двоих здоровых детей, то как же будет он с сотнями больных?.." Болезнь ведь навсегда разлучила с родственниками этих малышей. Некоторые из таких же несчастных, как и их дети, родителей даже в мирное время не навещают своих чад. И он, Мишо, им и отец, и мать...
Бомбы падали, и расползались клубы дыма от горящих химикалий над маленькой Сремчицей. И когда генсек НАТО, с виду прямо-таки безгрешный Авраам, в первые дни агрессии бесстрастным голосом пытался успокоить жителей, чем лишь усиливал панические настроения, - я представлял себе, как детдомовский персонал натягивает три сотни противогазов на триста искаженных от ужаса детских лиц, отказывающихся воспринимать мир - не то что грохочущую войну...
Проклят ты, американец Билл, заставивший больных детей в Сремчице плакать! Проклят ты до Судного дня - за то, что разбил им окна, за то, что превратил для них самую действительность еще в одну болезнь. За то, что двадцать восемь грудных младенцев пережили дополнительные мучения души! Когда я видел, как вы, довольные, поясняли неизбежность «издержек» в ходе военной операции, в глазах моих воскресали картины, виденные в сремчинском парке…
Видел двоих малышей, которые целые четыре часа держались за руки, прогуливаясь кругами по детсадовскому двору. Ходили без слов, так как не научились говорить, и свои чувства каждый выражал лишь тем, что сжимал ладошку товарища в своей ладошке...
Видел сидящих смирно на лавочке, будто уставших, детишек, которым больше негде было порезвиться, некуда было вдруг со смехом убежать, прячась от товарища или подруги, - ибо из этого мира они уже все сбежали... И сцены, от которых я не мог освободиться, смешивались с волчьим лицом, бесконечно мелькавшим на экране, так упорно, что где-то внутри точила мысль: он погубит нашу Сремчицу! Как почти стер с лица земли красивое местечко Алексинац. Как, впрочем, уже разрушил всю Сербию...
Когда швабы в годы фашистской агрессии оккупировали Шумарицу, Десанка Максимович начала писать «Кровавую сказку» - величественную поэму о страданиях тех, кто пошел на верную смерть, «будто смерть есть обычное дело». В песне этой раскрыт упрямый сербский характер и сам секрет сербского духа. Ее, впрочем, не читал ни один из видных немецких деятелей, поскольку они, как говорят, почитают Гете, хотя и не ценят его размышления о Сербии. (Известно, например, что Гете, после того как случайно прочел сборник сербских народных песен, воскликнул: «нет ничего прекраснее сербских песен!» – С.С.). А нелишне было бы «Кровавую сказку» вспомнить, прежде чем вновь, спустя полвека, посылать авиацию на Сербию, на Сремчицу, на головы тех беззащитных детей, которые и так навсегда останутся детьми...
А те дети из Сремчицы, оказывается, все же выжили. Благодаря счастливому случаю, благодаря Мишо Чуровичу и всем его людям. Но из-за многочисленных потрясений их трудная жизнь будет теперь еще мрачнее и тяжелее. Добрый и милосердный Белый Ангел (символ и покровитель Сербии – С.С.) только лишь прикоснулся к ним на лету — слегка и поспешно. Лишь дотронулся своими крылами, чтобы сразу улететь дальше, к Карпатам, а потом еще дальше — к Уралу и Тибету, оставляя позади себя тайгу, тундру, степи, и сербских детей...
Спите, выжившие дети, пусть вас не будят сирены, пусть вас не обволакивает дым, полный страшного яда! Теперь к вам спешат колонны с гуманитарной помощью, спешат «зеленые», «братья наши» экологи, спешат многочисленные миротворцы, вся разнеженная челядь Запада. У них трумэновы яйца и сухое молоко, бусы и зеркальца. Микки Маус и гусенок Пайя Патак заглядывают к вам в гости, чтобы вас обрадовать и повеселить. «Мать-королева» вам отправляет свое «натуральное» мороженое, которое никогда не тает... Но не верьте, когда вам говорят, что в вас заграничный «дядя» попал по ошибке, что промазал он мимо намеченной цели. Нет повода для юмора, хотя приезжие «гости» и с удовольствием посмеются. И никогда не промахивается "дядя", если во что-то целится. Он бы и вообще погубил вас, если бы мог оправдать как-то саму вашу смерть.
…Вроде бы вернулся мир, но мертвые уже не воскреснут. Можно, конечно, однажды заново выстроить дома, мосты, школы и больницы, но не оживить заново убитых и не вытравить уже из детских душ вой громких сирен. Пока эти дети будут жить, в их сердцах будет поселяться страх от одного вида летящего самолета. Они будут всякий раз бояться ночи, которая им напомнит о сырости и гнили бомбоубежища, о нехватке воды и света, напомнит бабку, которая их, обезумевших вконец от ужаса, прятала подальше в шкаф...
Не знаю, как мы им все объясним, да и нужно ли это? В нашем доме, когда выла сирена, все сразу целовали друг друга. Чтобы знать, что если случится самое худшее, - мы оставим этот мир в согласии и взаимной любви. Да и что нам оставалось? Только любить детей, своих и чужих. Так любить, чтобы в их душах наша любовь победила бы страх, ненависть и унижение. Ибо не могут враги нас так убивать, как мы можем любить…
В «Кровавой сказке» описывается, как хорватские усташи в захваченном сербском поселении Крагуевце приказали учителю вывести своих учеников на поляну, чтобы расстрелять там детей. Когда же хорватский начальник, старый знакомый, подал наставнику знак рукой, чтобы тот отошел от детей и его не расстреляли вместе с ними, учитель не двинулся с места. «Стреляйте, а я веду урок!» — сказал легендарный учитель. И с детьми был убит.
…Жаль только, что с той последней войной мой друг Мишо - хотя исполнилось ему всего 40 лет - перестал дальше расти. Если бы еще немного выдержал, стал бы и под три метра ростом. Это ведь для таких людей - из черногорских ущелий, совсем не проблема...