Главная страница

Мы в соцсетях











Песни родной Сербии







.......................




/2.11.2008/

Спокойная ночь на высоте 1356

Священник висел на дереве, одиноко стоящем на церковном дворе. Дерево хорошо просматривалось снизу, со стороны деревни, и на это и делался основной расчет.

     Для тех, кто еще оставался жив в этом аду, это был знак последнего даже уже не предупреждения, а утверждения. Мол, внемлите, презренные, даже ваш Бог отвернулся от вас, значит, каждая ночь может стать для вас последней.

      В седых глазах священника, поднятых к небесам, не было ни капли страха. Казалось, он даже не почувствовал боли, не закричал, доставляя радость своим мучителям. Его седая борода, раскачиваясь на ветру, наводила на мысль о неизбежности кончины, в стотысячный раз подтверждая слова, сказанные за много тысяч лет до наступления эпохи национального самоуправления: «Все проходит-пройдет и это».

      Впрочем, человека, поднявшегося по склону, подобные мысли не посещали. Его изодранная гимнастерка была живым свидетельством прошедшего месяца непрерывных боев. Капитанский погон на его левом плече болтался на одной нитке и, если вглядеться внимательней, мог бы рассказать, и о некогда блестящей карьере, и о ссоре с вышестоящем начальством, по пустячному , в сущности, поводу, и о четырех неделях непрерывных обстрелов, и, наконец, о сегодняшней засаде, где полегли шестеро его друзей…

      Но священник, тихо поскрипывающий на ветру, словно поющий надгробный псалом своей горестной земле, не проявлял ровным счетом никакого интереса к прихрамывающему на одну ногу человеку в изодранной гимнастерке. Неизвестный капитан, достав из голенища снятый некогда с еще горячего трупа отличный американский военный нож, спустил священника с его скорбной высоты на грешную землю. Положив его под деревом, капитан направился на поиски чего-нибудь, чем можно было бы вырыть могилу.

      Вершина холма, именуемая официальных бумагах «высота 1356», сданная еще два дня назад, уже не должна была служить мишенью для снайперов, прячущихся в долине. Однако, даже и в этом случае, следовало быть осторожным.

      Лопата обнаружилась на кладбище с левой стороны от входа. Высохшие за пару суток комья земли были еще достаточно свежими. Движением правой руки человек сбросил их в братскую могилу, перекрестившись. Могилу здесь копали наспех, видимо, уже готовясь к отступлению. Крест был сооружен из остатков оконной рамы, и прикрепленная к нему чья-то блокнотная страничка была плотно покрыта именами павших. Сколько таких вот крестов уже повидал он за этот месяц- оставшихся пальцев не хватит перечесть.

      Разогнувшись, он медленно начал копать, придерживая лопату правой рукой. Левая рука висела плетью после той злополучной засады, когда падая по каменистому склону, попутно отстреливаясь от бегущих сверху подонков, он не заметил внизу довольно крупный валун. На его счастье добежать до него гады уже не успели…

      Он углубился уже почти на метр, когда рядом просвистела пуля. «Темнеет, а ближе к ночи они все активней выползают из своих волчьих укрытий» -подумал он, отступая к стене. Действуя по возможности быстро, он ползком преодолел расстояние до лежащего под деревом священника. Конечно, можно было оставить висеть и не наживать себе неприятностей, но видимо это все равно последняя ночь в его жизни, а значит, надо отдать последние почести пожилому человеку, гораздо более него, двадцатисемилетнего капитана, имевшего право остаться в живых среди этих молчаливых, объятых войной сел и городов.

      Ползти, волоча за собой тяжеленного мертвеца, поминутно ощущая боль в раненной руке, было невероятно тяжело. За первой пулей последовала вторая, третья… Они презрительно жужжали над его головой, отмечая последний путь. Мимо, снова мимо…

     Впрочем, меткое попадание для человека там, внизу вглядывающегося в оптический прицел, лишь вопрос времени. Стены храма, несущие с собой спасение и укрытие, пусть и временное, приближались слишком медленно. Канонада нарастала. «Какое счастье, что эти недоумки до сих пор не научились точности при пользовании оптического оружия. Вот глотки резать спящим - это у них отлично получается. Но учатся они быстро, война заложена у них в крови». Капитан вспомнил службу в воинской части на севере, майора, бившего снайперов костяным набалдашником своей трости за отклонение 0,1 от цели. Где интересно он сейчас, этот майор?

      Выстрелы прекратились. Значит, темнота уже мешает снайперам или они решили, что ему конец. В любом случае, это означает передышку. Вот и спасительные стены храма, пусть и исписанного самыми черными ругательствами, но все же храма. Усадив священника в нишу, он огляделся вокруг. Даже взрыв не мог уничтожить былой красоты: иконы тринадцатого века, алтарь, выполненный по поздневизантийской традиции, высокие стрельчатые окна. Если бы капитан обладал хоть малейшей фантазией, он несомненно представил бы себе былое великолепие: хор, возносящий «аллилуйя», инока из соседнего монастыря, читающего «Деяния святых Апостолов» и счастливых людей возносящих свои скромные молитвы Иисусу Христу и святым угодникам. Но капитан оставил все фантазии там, на севере, в тот день, когда один из тех скотов, что обстреливали его на высоте 1356, пырнул ножом его жену, когда она отказалась уступить ему место в трамвае.

      Зато капитан обладал отличным слухом и сразу определил, что по склону холма поднимаются шестеро. И вовсе не для того, чтобы пригласить его на чашечку кофе. Впрочем, что в покинутой и разграбленной деревне осталось кофе, он сильно сомневался…За полуобвалившимся иконостасом на битом кирпиче лицом вниз лежала старинная икона святого Саввы. Прислонив ее к стене, капитан укрылся за створками царских врат. Отсюда отлично просматривается единственный вход. Оставалось еще раз сказать «спасибо» неизвестным мастерам, построившим свое архитектурное творение столь крепко, что даже мощный тротиловый взрыв не вызвал обвала толстенных каменных стен.

      Голоса приблизились к выходу, слышалась грязная ругань. По-видимому, они никак не могли решить, кто же пойдет первым. Наконец, в проеме двери показался силуэт. Три осторожных шага в темноту и маленький кусочек металла поставил точку. Первую в сегодняшней ночи. Фигура в дверном проеме зашаталась и рухнула обратно во тьму. И тогда южная ночь взорвалась автоматическими очередями…

      Стреляли долго. Изрешетили тело священника, случайно выпавшего из своего укрытия, пощелкали по стенам , сбивая уцелевшие иконы и оставляя страшные следы времени – укусами маленьких летящих безжалостных ос, приносящих с собой только смерть и ничего не отдающих взамен. Но человек сидевший за царскими вратами был абсолютно спокоен. Внезапно нахлынувшим порывом, он неожиданно для себя вспомнил забытую молитву, которой в далеком детстве его учила бабушка: «Святый Савва, спасе и защите люди твоя… Сохрани их от злого духа, и моле за них о Святого Христа». И, читая эту молитву под немолчный свист автоматных очередей, он вдруг осознал, что лицо святого просветлело. Может быть, это луна уронила свою прозрачную слезу в разбитое окно скорбной обители, а может быть где-то там высоко, Любаша вспоминает и молится за него. И война отступала, оставляя место счастливым и таким далеким воспоминаниям.

      Внезапно раздался треск – это пуля попавшая в одну из досок иконостаса, вернула капитану ощущение реальности. Тьма дверного проема вдруг прорезалась яркими фонарными лучами. Ослепленный он выстрелил наугад. Кто-то упал, сквозь треск очередей было слышно страшную богохульственную ругань. Однако выстрелы становились все точнее. Скоро они определят его укрытие. Он перекатился, отстреливаясь, за обрушенную балку и выстрелил еще раз - на удачу. Выхода отсюда не было, был только звенящий пулями ад, да святые угодники, молчаливо смотрящие со стен.

      У него осталось всего три патрона, когда стрельба прекратилась. Он не видел, но чувствовал во тьме дыхание своих убийц. И тут из темноты раздался грубый голос, безжалостно коверкающий слова:

     -Эй, прэзрэннэ ыновэрэц, мэ прэдлагаэм тэби сдаться. Мэ обэщаэм нэ тронут тэби и сдать народныном суды.

     Иноверцам народный судья выносил только один приговор. Они не могли не знать этого, но им хотелось поиздеваться над ним.

     -Тэ всэ равно зэгнан в ловушкэ .Мэ отстрэлэм тэби рукэ ы ногэ ы скормэм теби свыньы.

      Он молчал. Разница между этими людьми и зверями не представлялась ему существенной. Он в последний раз обернулся назад. Святой Савва смотрел на него твердым немигающим взором.

     -Знэм, что тэ здэсс .Даэм тэ трэ сэкундэ .Рэз…

     Он знал, где стоит говорящий. Он даже чувствовал его дыхание, наполненное вонючим запахом лука. Здесь, рядом, в метре от него, стоял мусульманин. Века турецкого ига поднимались из самых глубин его души непередаваемым зовом крови, переполняя все его внутреннее существо…

     -Двэ…

      Сотни пройденных фронтовых километров, тысячи плачущих женщин, бегущих на север и находящих лишь смерть в объятиях собственных детей, и кресты, бесконечные кресты, отмечающие кровавый фитиль войны, долгие годы тлевший у подножия «пороховой бочки Европы»…

     -Трэ…

      Человек во тьме перекрестился и встал. Мусульмане засмеялись.

     -Смеетесь, да? Так посмотрите, трусы ,как умирает настоящий солдат!

      И его палец, лежащий на курке медленно пошел назад.

     

     

      Прибывший к утру БТР германских миротворцев разогнал любопытную деревенскую толпу. Командир экипажа сделал запись в бортовом журнале: «На территории взорванного храма было обнаружено тело убитого священника-ортодоксиста, а также тела четырех убитых мусульман, расстрелянных, по-видимому, в упор. Рядом с ними были обнаружены останки еще одного тела, принадлежавшего, вероятно, одному из местных жителей. Более подробно установить невозможно из-за огромного количества огнестрельных ранений, числом более тридцати. За прошедшие сутки на контролируемой территории было все спокойно и вооруженных столкновений отмечено не было».

      Сделав последнюю запись, командир Йорг Хеллмет вытер со лба выступивший пот -над высотою1356 всходило горячее солндце…