Главная страница

Мы в соцсетях











Песни родной Сербии







.......................




/25.10.2005/

Религиозный характер борьбы османских турок с греко-славянским миром (до взятия Константинополя в 1453 году.)



     

      Редкий народ выступал на историческое поприще с такой скромностью и в короткое время делал столько успехов, как османские турки. Когда Осман назвался султаном (1299 г.) и приказал называть государство, основанное им в Ангорской провинции не иначе, как государством османов, никто не предполагал, что это маленькое государство, состоявшее не более как из четырехсот турецких родов, разрастется в течение ста пятидесяти с небольшим лет в громадную империю, столицей которой будет Константинополь. Между тем исторические обстоятельства с необходимостью вели к этому результату. Византия не успела еще оправиться от господства латинян, да, по-видимому, и не заботилась об этом. Все недостатки, исстари, со времен Константина Великого и Юстиниана I, систематически разъедавшие государственный организм, продолжали существовать в полной силе: та же отчужденность правительства от народа и эксплуатация последнего первым, гнет фискальный, гнет административный, деморализация нравственная и обеднение материальное, разъединение национальное и религиозное… У византийских императоров не было ни денег, ни войска, ни флота, не было средств укрепить границы Византии и содержать здесь гарнизоны, а между тем они затевали внутренние смуты и вступали во враждебные отношения с соседями — сербами и болгарами, для чего всюду искали себе помощи, покупая ее ценою человеческих душ собственных подданных. В то же время османы представляли из себя народ, сплоченный в одно целое единством религиозных воззрений и форм, проникнутый одним стремлением и воодушевленный фанатизмом. Престол в государстве османов занимали султаны даровитые, умевшие сообщить вполне целесообразную организацию войску, в которой лежала вся будущность османов, усвоившие себе не менее целесообразную политику в отношении к покоряемым странам, и с замечательной последовательностью и настойчивостью держащиеся этой политики.

     

      Нет ничего удивительного, что при таком неравенстве внутренних сил, Византия, за счет которой османы прежде всего и главным образом делали приобретения, оказалась совершенно беспомощной. Уже при первом султане Османе почти незащищенная Вифиния стала делаться добычей османских турок; при следующем султане Урхане вся Вифиния подпала их власти, турки перешагнули через Геллеспонт и стали твердой ногой на европейской почве. При Мураде I владения османов в Европе быстро расширяются, простираются на севере до Балкан и Черного моря, на юге до Мореи, турки приходят в столкновение с сербами и болгарами, которое оканчивается погромом на Косовом поле. Баязет I простер свою власть до Дуная, включил Болгарию в число турецких провинций, распространил свое влияние на Сербию, Валахию и подумывал о занятии Константинополя. Вероятно он и осуществил бы свои замыслы, если бы Тимур не сломил его силы и на время не приостановил возрастание турецкого могущества. Палеологи с ужасом смотрели на успехи турок, отправлялись на запад с просьбой о помощи, замышляли с этой целыо унию Церквей, но помощь не приходила, или если приходила, то весьма ничтожная. В этой крайности, вполне сознавая свое бессилие, Палеологи искали спасения в покорности султанам, задабривали их всяческим образом, исполняли все их требования, с какими бы жертвами и унижениями они ни были сопряжены. Один, например, Палеолог приносит свои родительские чувства в жертву доброму согласию — одного сына ослепляет по требованью султана, от другого отрекается за то, что он начал враждебные действия против султана, и лишь тогда принимает его к себе, когда сам султан рекомендует это сделать. Другой Палеолог, по требованию султана, беспрекословно передает ему город (Филадельфию), и когда жители обнаруживают нежелание перейти под власть османов, то силою заставляет их повиноваться; укрепляет Константинополь башнями и стеной, не жалея старинных церквей, материал которых годился для этого дела, но, по первому слову султана, приказывает разрушить стену до основания. Одним словом, Палеологи раболепствовали пред султанами и поступали, как покорные слуги османов, а не как византийские императоры. Когда из Азии надвинулась гроза в лице Тимура и разразилась над государством османов, Палеологи вздохнули свободно и начали держать себя с большим достоинством. Они вмешивались во внутренние распри членов султанского дома и выговорили себе возвращение некоторых владений и городов в Европе. До смерти Магомета I, пока османское государство не оправилось от ран, нанесенных ему татарами, императоры с честью выдерживали свою роль.

     

      Но с Мурада II положение дел изменилось, при нем власть османов дошла до той высоты, на которой она находилась при Баязете I, и попытки западных христиан ослабить ее, в конце концов, не удались. Роль, которую усвоили себе Палеологи, очевидно, была неуместна. Покровительство, оказанное императором сопернику Мурада II, повело лишь к тому, что Константинополь был осажден и едва не взят, владения, возвращенные императорам, опять были заняты османами, в том числе и город Салоники, который был продан византийским правительством венецианам. Палеологи поняли, что приближается решительная развязка, опять обратили взоры на Запад и приняли унию. Но уния ничего не принесла, кроме религиозной розни и общественной неурядицы в стенах столицы, — помощи никакой. Константинополь был осажден Магометом II в 1453 году и взят штурмом, к общему изумленно и ужасу всего христианского мира, смотревшего на Византию, как на последний оплот христианства.

      Завоевательное движение османских турок на запад в Малую Азию и Европу не было бессознательным порывом дикого варварства, выполненным без цели и системы. Оно произведено было по предположенному плану, с последовательностью и ясным пониманием своей задачи. Задача турок была не только национальная, но и религиозная; стремлением их было не только получить преобладание над народностями, населявшими Малую Азию и восточную Европу, но также доставить исламу торжество над христианством. К тому времени, когда османы пришли в соприкосновение с населением Византийской империи, они были магометане, вполне сроднились с исламом, усвоили формы жизни сообразно с предписаниями Корана, интересы национальные нераздельно слились у них с интересами религиозными. Это по необходимости сообщило всем предприятиям османов религиозный отпечаток.

     

      Конечной целью их было распространение магометанской веры, все завоевания делались во славу единого Бога и его пророка. Таков внутренний смысл войн и, между прочим, тайна военных успехов османов; религиозное воодушевление и фанатизм удесятеряли их силы и вели к победам. Торжество ислама было излюбленной мечтой османов: с ней они прошли Малую Азию, переправились в Европу, дошли до Дуная и границ Сербии. Османские султаны дали широкое применение предписаниям Корана, разрешающего оставлять христианам личные и имущественные права, в случае если они изъявят покорность и согласятся платить дань. После взятия Никеи при Урхане вошло в обычай предоставлять личную свободу и неприкосновенность собственности тем, кто добровольно признает власть османов, и будет платить дань. Такая политика немало содействовала успехам турок; султаны явились в Европу, неся в одной руке войну, в другой мир, и разные мелкие владетели в южной Фракии, Македонии, Волгарии и Валахии спешили изъявить покорность, чтобы за взнос известной подати остаться в своих владениях. Султаны благосклонно встречали подобные изявления покорности, но в османах, остававшихся верными коренным религиозным традидиям и истинному духу ислама, такие сделки, вызванные политическою мудростью, порождали затаенное неудовольствие, которое подчас прорывалось наружу и, прежде всего, выражалось тем, что они не уважали прав лиц, изъявивших покорность. Между османами были и такие ревнители веры, которые считали преступлением человечное отношение к христианам, были противниками каких бы то ни было компромиссов с ними, желали бы всех истребить мечом и пронести имя пророка до крайних пределов земли. Таков, между прочим, был полководец Мурада II Ишагбег, которого Дука называет Федулахом. Он был недоволен тем, что султан находился в мирных отношениях с Сербией, требовал, чтобы сербы были истреблены или обращены в магометанство и чтобы той же участи были подвергнуты жители Венгрии и Италии. Этот «злой человек и непримиримый враг христиан» держал, по словам историка, такую речь пред Мурадом П:

     

      «Отчего ты, государь, не истребляешь в конец врагов нашей веры? Бог дал тебе для этого власть, а ты пренебрегаешь ею и относишься к ним (христианам) не так, как угодно Богу, но снисходительно и великодушно. Нет! Не такова воля Божия. Меч твой должен пожирать тела нечестивых до тех пор, пока они не обратятся к ученью единого Бога и великого пророка. Итак, обрати внимание, государь, на то, что крепость, которую выстроит деспот Сербии[1] не благоприятствует нам. Вытребуй у него крепость и нам открыт будет путь из Сербии в Венгрию. Мы отнимем у него неиссякаемые источники, которые изобилуют золотом и серебром, точно водой вечнотекущей, с помощью их покорим Венгрию, оттуда поспешим в Италию и смирим врагов нашей веры» [2].

     

      Мурад послушался своего полководца, Сербия была наводнена османами, и в ней введено было отчасти османское устройство, основанное на Коране. Желания партии строгих мусульман были удовлетворены.

     

      Так как интересы веры стояли на первом плане у османов, то отсюда произошло, что их столкновения с греками и славянами имели характер не только национальный, но также религиозный. Если османы делали вооруженные вторжения и завоевывали страны с целью не только подчинить себе иноплеменные народы, но также распространить свою веру, то и христианские народы, подвергавшиеся их нападениям, брались за оружие и вели войну с целю не только отстоять свою независимость, но и спасти христианскую веру; они знали, что турки стремятся не только к порабощению их, но и к искоренению их веры, вступали поэтому в борьбу с полным сознанием, что защищают Отечество и Церковь. Во всех важнейших фазах борьбы османов с греко-славянским миром, о которых сохранились более или менее обстоятельные известия, замечается присутствие религиозного элемента. Обе враждужщие стороны сообщали своему делу религиозное освящение и сражались под знаменем веры. Турки обыкновенно выступали в поход в сопровождении шейхов, улемов и дервишей, которые молились о даровании победы, воодушевляли войско, принимали участие в битвах, в критичекие минуты поддерживали воинственную решимость своим авторитетом и умением искусно применить к каждому данному случаю соответствующее изречение Корана, или предание о Магомете; призывание имени Аллаха и Магомета было военным кликом османов. Со своей стороны и христиане приготовили себя к бою общенародными молениями и торжественными процессиями с хоругвями и иконами, поддерживали друг в друге энергию напоминанием о том, что сражаются за истинную христианскую веру, священники и монахи присутствовали на городских стенах, благословляли войско и сами участвовали в защите городов.

     

      Все эти религиозные особенности обнаружились во время осад Константинополя турками — первый раз при султане Мураде II и императоре Мануиле II Палеологе в 1422 году, второй — при султане Магомете II и императоре Константине ХI-м Палеологе в 1453 году. Когда Мурад П осаждал Константинополь, то в его лагерь прибыл из Бруссы знаменитый дервиш Шейк-Букхари и привел с собою 500 других дервишей. Шейк-Букхари, славившийся предсказаниями, назначил день, когда город будет взят, и турки, настроенные дервишами, осыпали греков всевозможными оскорблениями: «Где ваш Бог, невежественные римляне? — говорили они. — Где ваш Христос? Где ваши святые, от которых ожидаете помощи? Завтра мы возьмем город и вас заберем и отведем в рабство, обесчестим на ваших глазах ваших жен и детей, ваших монахинь соединим с нашими монахами; по вере нашей наш пророк возвестил нам это, как истину». Когда турки, по сигналу, данному Шейк-Букхари, бросились на приступ, то отчаяние придало осажденным силы: все без различия пола и возраста, званий и состояний бросились защищать город, кто чем мог; в числе их были священники и монахи. Они воодушевляли друг друга словами: «Вперед, друзья, братья, сограждане! На бой за самих себя, за наших жен, наших детей, за свободу родных, отечества, этого великого города, а еще более истинной христианской веры!» Приступ был отбит и турки удалились.[3] Когда Магомет II двинулся к Константинополю, то «согласно с древними обычаями, улемы, шейхи и потомки пророка некоторое время сопровождали победоноснего султана, молясь об успехе его армий; толпа чистых душ следовала за победным воинством; легионы духовного мира служили ему авангардом; и созерцатели Акшемcеддин и Акбикдаде шли возле победных полков, умоляя благодетельное существо о помощи». После сорока дней осады в лагере османов распространился слух, что итальянский флот по морю и Ян Гуниад с войском по сухому пути идут на выручку города. Это произвело общее замешательство; партия мира требовала снять осаду и отступить. Но «мусульмане, по совету улемов и шейхов, продолжали низвергать в ров смерти большое число неверных, защищавших город. Улема Ахмед-Курани, шейх Акшемседдин и визирь Загтус-паша, которые разделяли настроение султана, воспротивились миру… Сообщили войску об обещании пророка, заключающемся в словах: «Греция будет вашей добычей» и объяснили, что необходимо употребить все усилия, чтоб оправдать следующее изречение Магомета: «самая большая битва будет та, которая произойдет при взятии Константинополя». Таким образом, мусульмане, приготовившиеся пожертвовать своею жизнью для пользы веры, день и ночь освещали поле битвы «огнем своих мечей»[4] Партия войны взяла перевес, и штурм назначен на 29 мая. Накануне этого рокового дня в Константинополе узнали, что на завтра назначен штурм.

     

      «Император повелел, чтобы священники, епископы и монахи, женщины и дети, со святыми и чтимыми иконами и божественными изображениями, обошли стены города, со слезами восклицая: «Кирие елейсон», и умоляя Бога, да не предаст нас по грехам нашим в руки врагов нечестивых и безбожных и беззаконнейших на всей земле, но да милостив будет к нам, наследию своему». В присутствии вельмож и войска император сказал речь о том, что «необходимо предпочесть смерть жизни по четырем побуждениям: во-первых, — за веру и благочестие, во-вторых, — за Отечество, в-третьих, — за императора, как помазанника Господня, и в-четвертых, за родных и друзей». По окончании речи все, как бы едиными устами, отвечали с рыданием: «умрем за Христову веру и за Отечество наше!».

      Затем император отправился в храм Софии Премудрости Божией и приобщился Святых Таин; многие последовали его примеру и сделали то же в течении ночи[5]. На следующий день христиане оказали геройское сопротивление, но не могли устоять против неприятеля, во сто раз сильнейшего. Константинополь пал.

     

      Продолжение следует ...

     

     ----------------------------------------------

     

     [1] Сербский господарь, Георгий Бранкович, выстроивший незадолго перед тем Семендру (Smedrovum)

     [2] Ducas, с. XXX, р. 208, ed. Bonn.

     [3] Ioannis Canani de Constantonopoli anno 1422 oppugnata narration, p.466 — 476, ed. Bonn.

     [4] Saad-Eddin-Effendi, traduit par Garcin de Tassy, напеч. в прил. к 38 т. сборника Buchon, Collection des Chronicues nationales francaises, p.399, 343.

     [5] Phrantzes, lib.III, c.VII, p. 271-272, 279. Historia captae a Turca Constantinopolis, descripta a Leonardo Chiensi, ed. Rothing. 1544